Почему Жаботинский не стал еврейским вождём - [6]

Статьи производили невероятно сильное впечатление на еврейскую публику, читавшую его русские публикации. Стоить напомнить, что тогда читателя не отвлекали «новостями часа», рекламами телеканалов, ток-шоу на радио… Ничего такого не было! Посему — каждая умная статья откладывалась в памяти, обдумывалась, обсуждалась в компаниях и… воспринималась как «руководство к действию». Такое бывало! Жаботинский полемизировал с самыми серьезными публицистами «ассимиляторского лагеря», это были истинные умы, талантливые перья — и обычно выигрывал публичные схватки с ними.

Много серьезнее видится его разрыв с собственной местечковой массой. В основе мировосприятия штетла лежало, как бы выразиться… абсолютное недоверие евреев к доброжелательности окружающего мира. Недоверие ко всем без исключения гоям (неевреям). Даже те немногие из христиан, кто защищал евреев, кто помогал им, даже этих «праведников мира» подозревали, что в острой ситуации они обязательно предадут и обманут. Верить можно только своим, собственному народу.

Это обычное чувство народа, ведущего национальную борьбу: схватка с угнетателем видится смертельно-опасной — настолько, что решившимся вступить в бой невозможно поверить, будто такое можно выдержать — если у тебя имеется какой-то выход! Чужак, примкнувший к национальному движению, способен сломаться, вспомнив, что у него-то имеется выход, выход под рукой — и чужак способен «броситься к своим», обратно. У евреев из местечек недоверие к «чужим» носило почти инстинктивную природу. Они не верили никаким, самым доброжелательным уверениям в симпатиях — всегда ждали от «симпазанов» предательства и удара ножом в спину. И, увы, слишком часто оказывались правы… Что было, то было!

Жаботинский, росший в вольной Одессе, духовно воспитанный в элитной Италии, оказался, естественно, совсем иным человеком, чем его местечковые земляки.

…Центральной темой монографии Каца является почти пожизненный конфликт Жаботинского с его оппонентом, «гениальным дипломатом Вейцманом» (так назвал главу Сионистской организации сам Жабо). У читателя не вызывает сомнений вечная правота Жаботинского, ибо Вейцман по ходу книги только и делает, что заискивает, выпрашивает нечто у британской администрации или у богатых евреев, время от времени он теряет достоинство в общении с высокомерными министрами, комиссарами, с лордами-миллионерами, а вот по-боевому настроенный Жабо смотрится гордым евреем, никому не позволяющим унижать, топтать и лишать общину законных прав.

К слову, такое мнение законсервировано в Израиле и до сей поры: мол, лидеры ишува (еврейской общины Эрец-Исраэль) приспосабливались, унижались перед антисемитским (иначе говоря, проарабским) начальством, боялись задеть или обидеть чиновников из Лондона и упускали шансы на очередную победу, а вот гордый полководец Жаботинский смело обличал колониальные власти и выказывал мужество национального характера в его полную мощь.

Увы, в реальной истории я не вижу в еврейской среде более упорного союзника британцев, чем Жаботинский. Главный раввин Великобритании д-р Ж. Л. Герц верно выразился о нём: «Он нажил врагов не в погоне за почестями, а в силу своей прямоты и полной преданности Дому Израиля. Некоторые жалуются, что он был нетерпелив. Но не вопрошал ли смиреннейший из людей, Моше Рабейну (пророк Моисей — М. Х.) Господа: «Доколе?!» И критика Жаботинским британской политики и администрации не была вызвана враждебностью к Британии. Вовсе нет. Как многие русские евреи, он почти религиозно верил в Британию» (ii, 591). Так и сказал, господа — «почти религиозно верил в Британию»…

Мне пришла в голову парадоксальная идея — сверить внутреннее сходство двух евреев, двух одесситов, почти ровесников (разница в один год!) и умерших почти одновременно — Владимира Жаботинского и Льва Троцкого. Оба ассимилированы европейской культурой, оба захвачены идеями века, оба предвидят трагическое будущее — один для своего народа, другой — для страны, в которой творил социалистическую революцию. Про обоих спустя более чем полвека после гибели сочинят странные легенды. Троцкого, например, станут обличать в крайной левизне, по сравнению с которой Сталин — ну, почти либерал. Хотя именно Троцкий придумал НЭП вместо военного коммунизма, хотя именно он обличал идиотскую, на его взгляд, коллективизацию российского крестьянства, хотя именно он понимал: если социалистический идеал окажется невозможен в России, надо строить систему, исходя из практических нужд действующего хозяйства. Вот этот именно тезис официально и называли — его «неверием в победу социализма в одной, отдельно взятой стране». В Жаботинском, напротив, видят до сих пор непримиримого борца с британским колониализмом, хотя как раз он-то первым понял, что без Великобритании невозможно никакое продвижение к прогрессу на Ближнем Востоке, именно он провидел в евреях элемент будущего, катализатор для европеизации региона — под британским кураторством, и полагал, что если британцы хотят задержаться здесь — у них есть лишь один реальный вариант, им следует цепляться за еврейскую общину, ни за кого иного!