Почему я ненавижу фанфики - [72]

Выглядел хозяин квартиры получше меня — его тушка явно не впервой подвергалась воздействию такого количества отравляющих веществ. Да куда там, Никите было в самый раз, обычное дело. Меня же таращило не на шутку, ещё чуть-чуть — и блевал бы дальше, чем видел, но, благо, вовремя остановился.

Физически было плохо. Душевно — преотвратно. Настолько, что от самого себя тошнило сильнее, чем от выпитого и выкуренного.

— Тебе надо поспать, — заметил Никита. — Иди, ложись.

Я разогнулся и пошел. Упал, сменив только плоскость — лицом в подушку. Итого от не самого воодушевляющего тэ отнялось семь часов.

Сорок один.

Проснулся я таким говном, что лучше бы не просыпался. Но печали и метания пришлось временно отложить — с кухни доносились голоса. В глубинах моей замороженной души всколыхнулось тухлое любопытство, в связи с чем я торжественно прополз по коридору и заглянул за угол.

Наличие на кухне Зацепина кучерявой Лёшиной макушки говорило о том, что Новиков тоже не смог справиться без посторонней помощи. Как сдаваться на волю другого человека, даже не пытаясь выразить протест — пожалуйста, а как пожинать последствия — то «дружище, спасай»?

— О, — Никита самым беспощадным образом меня спалил. — Гляди-ка, живой. Ура.

— Утречка, — с прохладным дружелюбием сказал Лёша, повернувшись ко мне. Проницательный взгляд тут же вперился в мою помятую физиономию, да с таким давлением, что по рукам пошёл неприятный холодок. — Скажи, пожалуйста, что ты тут делаешь и что ты наговорил Дане?

— Это моё дело, — отозвался я, моментально перебросив все войска на линию обороны. — Моё — что я тут делаю. И наше — что наговорил. Никого, кроме нас, не касается.

— Я же предупреждал, — Никита пожал плечами. — Оставь пятнышко в покое.

— Ему хреново, Костя, — пропустив мимо ушей слова Зацепина, сказал Лёша. — Ему не было так хреново даже после аварии. Что, блин, случилось?

— Он сделал выбор — и я тут ни при чем. Даже слишком ни при чем, хотя, вроде как, должен был быть.

— С чего ты взял, что он его сделал?

Ответить было нечего, поэтому я свалил. Ушел в ванную, где просидел минут десять, бессмысленно разглядывая едва заметные трещинки между серо-голубыми кафельными плитками.

С чего я взял? С чего, мать вашу, взял? С того, что он замешкался с ответом? С того, что я увидел сомнение на его лице, хотя ждал твердой уверенности? С того, что он не оправдал Моих ожиданий, так, получается?

Гребанный пугливый эгоист.

Я должен был вернуться домой и продолжить решать задачу уже там, потому что одно упоминание о Дане и его моральном состоянии свернуло в рулет боли все мои внутренности. И теперь думалось с трудом.

Я не хотел его ранить. Точнее так — мы не хотели ранить друг друга, но ранили и даже понять не успели. Случайно. Случайно — но очень глубоко.

— Костя, — Лёша всё-таки пришел, хотя я ожидал, что он быстро бросит гиблые попытки достучаться. — Уверен на девяносто процентов, что ты всё неправильно понял.

— Тут нечего, — я смягчился, осознав, что выгляжу не меньшим мудаком, чем Новиков. — Даня сказал, что дедушка собирается навсегда забрать его с собой в Испанию. У этой фразы не так уж много… трактовок.

— Ты не дал ему времени.

— Неужели непонятно, что это больно? Ждать…

— Не думай, что я не понимаю, каково, — Лёша мягко улыбнулся. — Сам в свое время натворил глупостей на эмоциях. Я просто хочу помочь. Ему — как другу, тебе — потому что вижу, что это необходимо.

— И что мне делать?

— Ну, для начала попробуй прочитать всё, что он тебе понакатал. Он только этим и занимался всю ночь, так что, полагаю, это важно.

Я зло хмыкнул, но отвечать не стал.

Может быть, не такая уж плохая идея. Только вот я уверен, что, стоит глазам наткнуться на эти строчки, временная защита-отрицание падет. И если это случится, а он всё-таки исчезнет из моей жизни, я сдохну.

Прямо так — лягу в свою постель, возьму и сдохну.

Я проскользнул мимо Лёши и пошел собираться. Никита молча наблюдал за процессом, о-боже-мой, без сигареты. Зато с леденцом.

— Прости. Он сам притащился, я не звал.

— Ничего. Он прав.

Я проверил телефон в кармане. Теперь пекло даже сквозь ткань. Чертово любопытство.

— Если всё разрешится… — напоследок сказал Никита, — или не разрешится, я буду рядом, ага?

Подняв на него глаза, я увидел странное — едва заметный налёт страха. Как будто я мог сказать человеку, который буквально спас меня, что-то вроде «иди нахрен, окда». Наверное, игра в суровость этой ночью перешла все мыслимые и немыслимые границы.

— Даже не сомневайся, — ответил я, в порыве теплых чувств слегка приобняв его.

Никита выглядел обалдевшим и едва не выронил изо рта леденец. Было чем гордиться — ввести в замешательство «плохого парня» многого стоит, а?

Дома меня пропилили в три пилы — мама, папа и Ньютон, орущий, как сотня пьяных Бачелли.

Таких моральных пиздюлей я не отхватывал никогда, потому что никогда себя так не вел. Впрочем, с оглядкой на безропотность и безучастное принятие, процесс запила прошел быстро и я отделался малой кровью — оказался урезан в свободных средствах на ближайший месяц.

Печаль была средней степени тяжести, я получал стипендию и на всякую побочную херню её вполне хватало.