Почему я ненавижу фанфики - [74]

Двенадцать: «Я буду ждать, что бы ты ни решил».

Медленно, словно в слоу-мо, я поднял затянутые слезной пеленой глаза на часы.

Шесть-ноль.

Тэ оказалось куда меньше, чем задача предполагала изначально.

Но…

Если бы я не попытался, я никогда бы себя не простил.

Внутри это ощутилось взрывом — меня бы разнесло нафиг по комнате, если бы не атомные связи и оболочка из плоти и крови. Натягивая одежду, я скакал по периметру, как молодой кузнец в горящей траве, одновременно пытаясь дозвониться, одеться, найти деньги на такси, стереть слёзы, мешающие всё это делать, и не убиться при этом о предметы мебели.

Я так скажу, любовь — это когда ты носишься из-за него, как хренов сайгак, в шесть утра. Притом никто не отменял универ и родительский гнев.

Слава дьяволу, с третьего раза дозвон прошел.

Трубка молчала.

— Никуда не уезжай, пока я не приду, — сказал я и сбросил, одновременно на скорости звука вылетев в подъезд.

Что-то мне подсказывает, что у этой задачи нет решения.

А всё потому, что неизвестных две и у каждой…

…свой правильный ответ.

========== 24 - Инерция, мелодрама и терапия ==========

Наверное, со стороны наше воссоединение выглядело в крайней степени комично.

Не хватало поля ромашек, лёгкого ароматного ветерка, слащаво-теплого солнышка и облачков в форме сердец над головой.

Вместо этого в декорациях числились: слякоть, дождеснег, серое холодное небо и мрачные люди, спешащие на стоянку. Но всё это мелочи, учитывая, что главным действующим лицом в спектакле внезапно стала Марго.

Заметив меня на горизонте и выдрав у Даньки поводок из руки, она решила, что настало время продемонстрировать мощь её собачьего обожания. И, со всей тяжеловесной радостью навострив лыжи навстречу, сорвалась с места.

Я, уже набравший порядочную скорость, попытался развернуться, но не справился с инерцией — и оказался погребен заживо в снежной луже. Ритуся не растерялась: возвела на безвременно почившем памятник из себя красивой. И была такова.

Новикову пришлось вытаскивать останки на свет божий при помощи старой-доброй дипломатии. После четвертого «пожалуйста, милая», я оказался на свободе.

— Неуезжмостаньсяданяянесмогу… — первым делом пролепетал я, вцепившись в Данькины руки.

Было странно.

Мы прикасались друг к другу много раз. Везде, всюду. Но сейчас это почти опьяняло.

Я чувствовал себя, словно самоубийца, в самый последний момент передумавший прыгать под поезд. Сделал вдох, а воздух на вкус уже совсем другой — слаще самого сладкого мёда.

От переизбытка эмоций я задыхался, но Новиков вылечил мою дислексию всего парой слов:

— Я никуда не денусь.

Одно стало ясно сразу — он не спал. Может быть, уже два дня. Глаза были стеклянные, влажные, и синяки такие, что любая панда сдохнет от зависти. Уверен, я выглядел не лучше, а вместе мы могли прямо сейчас сорваться на фестиваль зомби, никакого грима не надо.

— Останься. Останься со мной, я хочу, чтобы ты остался, — наконец, сказал я. — Не смогу я… я… готов, мне плевать, я буду, я люблю тебя, если-ты-исчезнешь-мне-конец.

Даня позволил себе улыбку — несмелую, чуть грустную. И обнял меня.

Из-за угла выкатилась знакомая машина. Водитель тормознул резковато — видимо, по приказу. Фелипе выбрался с заднего сидения, вопросительно посмотрел на нас, изображающих немую сцену из мелодрамы.

Возникла небольшая пауза, и Даня первым нарушил тишину:

— Прости, я не могу поехать с тобой, — сказал он. Его голос звучал, как натянутая до треска струна. — Я хочу остаться.

— Почему не сказал раньше? — Фелипе принял новость довольно спокойно — я ожидал большего негодования. И, плюс ему в карму, поддержал диалог на русском. — Я уже объяснил тебе нашу проблему.

— Я знаю.

— Это значит, что ты останешься без средств, — в тоне проклюнулась строгая требовательность. — Я не буду поддерживать тебя, как прежде. Ты взрослый человек, Даниэль, способный содержать себя сам. И я полагаю, понимаешь, что делаешь.

— Да. Ты заберешь Марго?

Я вздрогнул и покосился на Даню. Ритуся тихо заскулила, сев вплотную у его ног, практически жопой на кроссовки.

— Если мне придется вертеться самому, содержать её будет очень дорого, а я не хочу, чтобы она досталась… кому-то.

Фелипе медленно сложил руки перед собой. Постепенно строгий взгляд стал почти таким же, как у Даньки — серьезно-глубоким, принимающим, совсем тёплым. Затем дедушка посмотрел наверх, на окна квартиры.

Мы тоже перевели взгляд.

— Я откажусь от своей доли в твою пользу. Думаю, стоимость этой квартиры покроет первые расходы. И приобретение новой. Впрочем, тебе решать, что с ней делать.

Даня опустил глаза. Он едва сдерживался, так что я решил вмешаться, пока не начался слёзоразлив.

— Это я виноват, — я сделал шаг в сторону Фелипе. — Я переубедил его. Простите.

— Однажды я уже пошел против желаний сына. Может быть, сейчас он был бы жив, если бы не моё упрямство. Не хочу совершать дважды одну и ту же ошибку.

Я промолчал, глядя в спокойные чайные глаза. Они выражали лишь застарелое сожаление.

— Вы не просто друзья, не так ли?

— …нет. Не просто.

Фелипе почти не изменился в лице. Сперва удивленно вздернул брови, потом усмехнулся. Какого-либо осуждения с его стороны не возникло. Выглядело так, словно ему почти всё равно.