Почему властвует Запад... по крайней мере, пока еще - [63]

Малиновский, скорее всего, резко отрицательно отнесся бы к табл. 2.1. Мы не можем, настаивал бы он, выхватывать набор обычаев из двух функционирующих культур и выносить суждение, какая из них была лучше. И мы, несомненно, не можем писать книги, в которых есть главы, озаглавленные наподобие: «Запад вырывается вперед». Что, спросил бы он, мы подразумеваем под словами «вырывается вперед»? Каким образом мы обосновываем выплетание отдельных практик из целостной паутины жизни и каким образом мы измеряем их относительно друг друга? И даже если мы сможем выплести таким образом реальность, то как нам узнать, какие части из нее следует измерить?

Все это хорошие вопросы, и нам нужно ответить на них, если нам требуется объяснить, почему Запад властвует, — даже притом, что поиски этих ответов на протяжении последних пятидесяти лет разрывают антропологию на части. И теперь я с некоторым трепетом брошусь в эти неспокойные воды.

3. Измерение прошлого

Эволюционирующая археология

Социальная эволюция была все еще довольно новой идеей, когда специалисты по культурной антропологии взбунтовались против нее, о чем упоминалось в конце главы 2. Современное миропонимание своими корнями уходит всего лишь в 1857 год, когда Герберт Спенсер, получивший домашнее образование английский эрудит, опубликовал эссе под названием «Прогресс, его закон и причина». Спенсер был странным человеком. К тому времени он уже пробовал свои силы в качестве железнодорожного инженера и помощника редактора в тогда еще новом журнале The Economist, и был романтическим партнером романистки Джордж Элиот (однако ничто из перечисленного не подошло ему. Он никогда не имел постоянной работы и никогда не был женат). Однако его эссе сразу же стало сенсацией. В нем Спенсер объяснял, что «начиная от первых сколько-нибудь заметных изменений и до последних результатов цивилизации мы находим, что превращение однородного в разнородное есть именно то явление, в котором заключается сущность прогресса»¹. Эволюция, настаивал Спенсер, — это процесс, посредством которого вещи начинаются как простые и становятся более сложными, и это объясняет все обо всем.

«Переход от простого к сложному посредством последовательной дифференциации наблюдается в изменениях на самых ранних стадиях существования Вселенной (о которых мы можем помыслить, а также в самых ранних изменениях, которые мы можем установить индуктивно). Этот переход наблюдается в геологической и климатической эволюции Земли, в каждом организме, обитающем на ее поверхности; он наблюдается в эволюции человечества, независимо от того, представляется ли оно цивилизованным индивидом или собранием рас и народов; он наблюдается в эволюции общества, в частности его политической, религиозной и экономической организации; он наблюдается в эволюции бесконечного многообразия конкретных и абстрактных продуктов человеческой деятельности, которые составляют среду нашей повседневной жизни».

Следующие сорок лет Спенсер провел, увязывая между собой в русле единой эволюционной теории геологию, биологию, психологию, социологию, политику и этику. Он преуспел настолько, что 1870 году был, вероятно, самым влиятельным философом, пишущим на английском языке. Так что когда японские и китайские интеллектуалы решили, что им нужно понять достижения Запада, то он был первым автором, которого они перевели. Великие умы той эпохи преклонялись перед его идеями. В первом издании «Происхождения видов» Чарльза Дарвина, опубликованном в 1859 году, не было слова «эволюция». Не было его также и во втором, и в третьем, и даже в четвертом и пятом изданиях. Но в шестом, опубликованном в 1872 году, Дарвин почувствовал необходимость позаимствовать термин, который к тому времени благодаря Спенсеру стал популярным[65].

Спенсер верил, что общества в ходе эволюции проходят через четыре уровня дифференциации, от простых (бродячие группы без вожаков) через сложные (постоянные деревни с политическими вождями) и двойной сложности (группы, в которых есть церковь, государство, сложное разделение труда и ученость) к обществам тройной сложности (великие цивилизации, вроде Рима и викторианской Британии). Эта схема прижилась, хотя не было двух теоретиков, вполне согласных с тем, как следует именовать эти этапы. Некоторые из них говорили об эволюции от дикости через варварство к цивилизации; другие предпочитали эволюцию от магии через религию к науке. К 1906 году этот «лес терминологий» вызывал уже такое раздражение, что отец-основатель социологии Макс Вебер жаловался на «тщеславие современных авторов, которые ведут себя в отношении терминологии, используемой еще кем-нибудь, как если бы она являлась их зубной щеткой»².

Однако какие бы наименования эволюционисты ни использовали, все они сталкивались с одной и той же проблемой. Они интуитивно чувствовали, что, должно быть, правы; однако у них было мало неопровержимых доказательств, чтобы это подтвердить. Поэтому, дабы обеспечить получение дополнительных данных, были учреждены новые направления в антропологии. Некоторые общества, согласно этой логике, являются менее развитыми, нежели другие: колонизованные народы Африки или островов Тробриан с их каменными орудиями и красочными обычаями подобны ныне живущим предкам, отображая тех, на кого должны были быть похожи в доисторические времена цивилизованные люди в обществах тройной сложности. Все, что требуется сделать антропологу (помимо того, что ему приходится сносить малярию, внутренних паразитов и неблагодарных туземцев), — это сделать хорошие записи, а затем он (в те дни женщина не слишком часто выступала в этой роли) может отправиться домой и заполнить пробелы, имеющиеся в эволюционном предании.