Почему распался СССР. Вспоминают руководители союзных республик - [27]

– ГКЧП сорвал намеченное на 20 августа 1991 года подписание нового Союзного договора, который был создан в ходе так называемого новоогаревского процесса, инициированного Горбачевым. После путча началась подготовка обновленного договора, в которой активно участвовал Назарбаев. Он всерьез верил, что Союз удастся спасти?

– Он верил. Он хотел. Потому что у него не было альтернативы: когда пришла независимость, он не представлял, как быть дальше. Я трудился с ним в это время, у нас были долгие разговоры, мы принимали очень трудные решения. Нежелание уходить из рублевой зоны, нежелание создавать свою валюту, нежелание учреждать свой национальный банк – это все шло оттого, что у нас не было плана Б. Балтийцы знали, что делать, а мы – нет. Поэтому он шел на новоогаревское соглашение вполне сознательно. Конечно, в новом Союзе предполагалась большая самостоятельность, чем в советское время. Но все-таки никто не думал, что это будет не общее советское будущее. Люди боялись перемен и неизвестности. Вспомните, как они голосовали на референдуме о сохранении Союза. И я думаю, что Назарбаев шел на Ново-Огарево правильно. Но нерешительность и нежелание Михаила Сергеевича взять в свои руки Политбюро привели к тому, что произошло.

– В то время вы координировали свои действия с соседями – например, с Узбекистаном? Или каждый спасался в одиночку?

– Координации не было абсолютно. И на Казахстане развал сказался больнее всего: у нас было больше предприятий, находящихся в кооперации с союзными партнерами, чем у соседей. Плюс была серьезная проблема с рублевыми переводами – у нас на счетах были миллиарды рублей, а зарплату выдать было нечем. Правительство Егора Гайдара выдавало нам рубли, а долг считало в долларах. Когда я оказался в правительстве, таких долгов у нас было уже около четырех миллиардов долларов. Но это отдельный разговор.

– Бывший тогда премьер-министром Грузии Тенгиз Сигуа рассказывал, что в Грузию и Армению, еще когда они были в СССР, приезжали эмиссары из США и уговаривали быстрее проводить реформы, обещая за это финансовую помощь. Казахстану такие предложения делались?

– У нас таких эмиссаров не было – мы сами вступили во все международные финансовые институты, понимая, что нужно выстраивать экономику. Для этого нужны были займы, ведь у нас не было ни золотовалютных резервов, ни собственной валюты. Мы брали в долг, потом рассчитывались и таким образом образовали финансовую базу своего государства.

– Вы же добывали золото.

– Да. А все добытое в СССР шло на переплавку в Армению.

– Почему в Армению? Только у них были обрабатывающие производства?

– Потому что Анастас Иванович Микоян (долгое время был министром торговли в СССР. – Прим. ред.) много лет сидел в правительстве и помогал своей исторической родине развивать производства. Почему в Грузии собирали автомобиль «Колхида»? Потому что грузины имели соответствующее лобби в Москве. Армяне были сильны в Госплане, а грузины были сильны в Минторге. А мы, казахи, были просто казахи. Поэтому мы выживали. Мы встали на ноги и вместе с Россией вышли на мировой рынок облигаций. У России трехсотлетняя история, традиции, опыт, у нас – ничего, но мы были очень амбициозны и хотели развиться, так что пришлось быстренько переучиваться. И бог дал – мы выскочили!

– Тогда вы запаздывали с выходом из рублевой зоны. Раньше вас свою валюту ввели в Киргизии, потом в Азербайджане.

– Мы были чуть ли не самыми последними, после нас был, по-моему, только Таджикистан. У нас была иллюзия, что какое-то время за счет СНГ можно быть независимым государством, но без своей валюты. Было время, когда Нурсултан Абишевич мне очень доверял, и я ему объяснял, что своя валюта – это институт независимости, механизм суверенитета. Я на тот момент даже не знал, что мы еще и берем рубли под расписку в долг. Когда узнал, говорил: «Так не должно быть! Банк-эмитент – российский. Мы не на его территории и не должны у него брать в долг. Он должен обеспечивать наличными все, что мы имеем в рублях. И в конце концов мы должны уйти из рублевой зоны».

– Технические кредиты, которые выдавались Узбекистану в те годы, Москва списала только недавно. А когда вы расплатились с этими долгами?

– В 1995 году я подписал соглашение с Виктором Степановичем Черномырдиным, которого я очень уважаю. Государственный был человек. Мы договорились, что с нас эти деньги просить не будут, поскольку это технический долг.

– Почему казахам это удалось быстрее, чем узбекам?

– Мы теснее работали с Москвой, и у нас было много точек соприкосновения – надо было осваивать будущие месторождения нефти и газа.

– То есть Россия в этом отношении больше зависела от Казахстана?

– Я думаю, скорее мы зависели от России. Но в Москве хотели, чтобы мы были рядом. Кроме того, у нас был договор по Байконуру, и России было нечем платить за аренду. Вот вам история – приезжаю в Москву и говорю: «Виктор Степанович, а слабо борзыми за аренду отдать?» Он: «Что ты имеешь в виду?» Отвечаю: «Отдайте нам самолетами, современными танками и установками ПВО. Вы сделаете две полезные вещи: свой ВПК поддержите и с нами рассчитаетесь». Он говорит: «Родной ты мой, где ж ты раньше был? Это же дело!» Так и выстраивалось доверие. Потом я съездил в США, договорился с Альбертом Гором, что он меня поддержит. Он вышел на Виктора Степановича, и таким образом появился КТК (Каспийский трубопроводный консорциум, по трубам которого нефть с месторождений Западного Казахстана доставлялась в порт Новороссийска.