Почему исповедуются короли - [96]

– Его зовут Самсон Баллок, – голос Алекси звучал спокойно, без единой нотки страха, – и он здесь потому, что считает меня виновной в смерти своего брата.

Баллок, крутанув кулаком, туже натянул ее волосы, заставив вздрогнуть и неестественно вывернуть голову.

– Ты и есть виновная, чертова сука. Я ж тебе обещал, что ты у меня поплачешь, раз сунула свой французский нос не в свое дело. Теперь-то жалеешь небось, а? Через тебя и брат твой помер, и старуха твоя. Очередь за тобой, сука. – Отведя нож от щеки Алекси, он ткнул им в сторону Геро Девлин. – И вот за нею.

Все еще стискивая банку с заспиртованным препаратом, Гибсон медленно шагнул вперед, потом еще раз. Его сотрясала дрожь, он еле ковылял, чуть не падая.

– Придурок, я кому сказал не двигаться! – вспылил Баллок. Затем кивнул на сосуд в руках Гибсона. – Что за чертова хрень?

– Это? – Гибсон поднял ношу повыше. – Сердце.

Поймав взгляд Алекси, он отчаянно попытался передать ей мысль о том, что собирался сделать. Безнадежная попытка, но может, она поймет хотя бы, что нужно быть готовой?

Он снял крышку с широкого горла.

– Довольно необычной формы. Хотите посмотреть? – и с этими словами Гибсон выплеснул содержимое банки в лицо Баллоку.

Тот взревел и откинул голову, когда спирт ужалил глаза. Мебельщик по-прежнему держал нож, зато отпустил Алекси, чтобы отереть лицо большой ладонью.

Вывернувшись из-под его руки, она схватила с комода шандал и ткнула горящими свечами в пальто Баллока.

Залитая спиртом ткань занялась огнем, пламя подпрыгнуло и заплясало на длинных черных волосах.

– Алекси! – крикнул Гибсон, испугавшись, что огонь перекинется ей на плечи и голову, куда спирт тоже попал.

Баллок снова испустил рев, слепо закружил на месте. Сорвав шляпу, он хлопал себя по голове и пытался стянуть пылающее пальто.

– Я тебя убью! – вопил он. – Всех вас убью!

Жена Девлина нагнулась к камину. Гибсон понял ее задумку, лишь когда она обеими руками взялась за кочергу. А потом она сделала шаг вперед и с размаху обрушила кочергу на голову Баллока.

Железный прут врезался в череп сбоку, кость отвратительно хрустнула. Баллок тяжело повалился, опрокинув стол, и пламя с его пальто и волос метнулось на потертый, залитый спиртом ковер.

– Быстрее! – воскликнул Гибсон, подавшись к окну и чуть не падая. – Шторы!

Алекси подбежала первой и сдернула вниз выцветшую тяжелую ткань, подняв облако пыли и паутины. Геро Девлин сняла с себя накидку и принялась хлопать по огню, который трещал уже у двери. Дым заполнил комнату.

– Сюда! – крикнула Алекси, бросая штору на языки пламени.

Вместе они забили и затоптали огонь до полного уничтожения. На черном, закопченном ковре так и лежал Баллок с размозженной головой.

– Надеюсь, он мертв, – сказала виконтесса.

– Да уж, – подхватила Алекси.

Трое победителей дышали заполошно и хрипло, их лица раскраснелись от жары и от радости. Они обменивались восторженными взглядами, без слов понимая друг друга.

А затем из прихожей раздался крик и грохот.

В гостиную ввалился Девлин и остолбенел, мечась взглядом между женой, Гибсоном, Алекси и кровавым, почерневшим трупом у их ног.

– Какого черта?!

На лице виконтессы появилось странное, ошеломленное выражение, которое озадачило Гибсона, но тут он заметил влажное пятно, расплывавшееся по ее юбке и по ковру под ее ногами, – пятно, не имевшее никакого отношения к разлитому спирту.

– Ну, – сказал Гибсон со смехом, вызванным головокружительным облегчением. – Ты, пожалуй, малость опоздал, чтобы помочь нам позаботиться о мистере Баллоке. Но зато поспел как раз вовремя, чтобы доставить свою жену домой. И поспеши. Судя по всему, ваш малыш решил, что ему самая пора появиться на свет.

ГЛАВА 58

Суббота, 30 января

Младенец-то повернулся, но Геро все равно промучилась всю ночь и половину следующего дня. Поначалу Себастьян помогал ей ходить взад-вперед перед камином; шторм на улице пушечно бил в стену порывами ветра и обстреливал окна дождем. Затем, когда приступы боли стали такими сильными и частыми, что жена больше не могла держаться на ногах и легла, он сидел рядом. Геро отчаянно вцеплялась в его руку. Если бы он мог забрать ее боль, то так бы и поступил. Спустя несколько часов он уже думал, что если бы ценой своей жизни мог прекратить эту бесконечную, жестокую агонию, то и на это согласился бы.

А младенец все не хотел рождаться.

– Матерь Божия, почему вы ничего не делаете? –  накинулся Себастьян на Алекси Соваж ближе к полудню.

Гибсон настоял на том, чтобы целиком довериться французской докторессе, заявив, что за один лишь последний год она приняла больше родов, чем он за всю свою врачебную карьеру. Но по мере того как часы тянулись и тянулись, а взмокшая Геро, подавляя стоны, продолжала страдать, Себастьян все сильнее сомневался в здравомыслии своего друга.

Француженка глянула на него, ее осунувшееся лицо покраснело.

– Ваш сын появится на свет, когда будет к тому готов, милорд.

– У первенцев есть привычка затягивать роды, – негромко добавил Гибсон.

«Насколько затягивать?» – чуть не закричал Себастьян. Но каким-то образом сумел проглотить вопль и изобразить видимость спокойствия над леденящим, душераздирающим ужасом.