Поцелуй Валькирии - [52]

— Я так измотан, мои нервы уже не выдерживают этого напряжения. Неприятности растут как снежный ком. После авиакатастрофы вдруг взялся Фольке, после Фольке — Кен, теперь ты… и потянула за собой Евгения. Когда же все это кончится? — и сам ответил: — Скоро это прекратится, и начнется спокойная волшебная жизнь. У меня родится сын, я стану отцом и каким отцом! Сын будет гордиться, восхищаться своим папой. А папа никогда не будет обижать, оскорблять, унижать сына. Не будет наперсников-слуг, только и рвущихся любым путем завладеть симпатией всего семейства, ухватить долю наследства. Я допущу к нему только друзей его круга… Все будет хорошо, Адель. Все будет хорошо.

— Не нужно прощаться со мной, — Адель выдавила улыбку. — Я не умру. В королевской библиотеке я оставила для Густава письмо.

Эрик затряс ее плечи.

— Где? — потом ухмыльнулся. — Я выпотрошу все полки!

Адель перестала дышать — ее тело сжалось, несколько минут она ничего не видела и не слышала, погруженная в боль. И когда та отпустила, заговорила скорее:

— Помнишь, нас сфотографировали на Бродвее? Неделю назад я отправила карточку твоей жене. С той поры за мной везде следует ее детектив — моя охрана. Я знала, если со мной что-то произойдет — он непременно сообщит Кристине. Детектив видел, как меня втолкнули в машину у собора. Скоро твоя жена будет здесь.

Адель надеялась, что под маской Эрик побледнел.

— Кристина? Ее не пропустят. Она не сможет попасть сюда.

Да, та самая Кристина, которая десять лет назад пожалела его после попытки самоубийства. Все было неплохо рассчитано. Ингрид вовремя вошла в спальню, чтобы позвать сына на любимую радиопередачу, да и доза снотворного вовсе не была смертельна. Записка «Кристина, прощай!» наделала много шума. И девушка из хорошей семьи Кристина выбрала Эрика, а не Кена.

— Нет, Адель. Все должно кончиться хорошо. Я так устал! Все прекратится, вот увидишь.

— Кен здесь, — прошептала она. — Я подарила ему венецианскую маску с длинным носом, он перекрасил ее в черный цвет. Я узнала ее.

Там, в зале, когда отошли воды, она в отчаянии произнесла: «Тасукэтэ!»[38], и карнавальная маска кивнула ей.

Щебень заскрипел под ногами Эрика. Ушел? Убьет ее? Все равно. Лишь бы оставили ее одну, наедине с болью, не мешали. В голове возник голос старого хари:

— Эта боль благостная. Это процесс рождения, который всегда связан с болью. Мы должны постоянно испытывать боль, ибо все истинное в этой жизни через боль.

Адель словно видела себя со стороны. Вот она садится за столик в европейском ресторане Иерусалима под мелодичный шепот фонтана и хрустальные звуки арфы, оглядывает декор, посетителей. Веселый разговор за соседним столиком, благоухание цветов. Адель отказывается от карты вин, открывает меню, официант подобострастно кланяется. По углам — отгороженные резными панелями диваны, она замечает броско одетого мужчину — тот вдыхает букет прозрачного вина, скользит взглядом мимо. Теперь Адель узнает его. Эрик. Перед глазами пробегают строчки меню, за их кружевом — уголек в полумраке ресторанной кабинки. Собеседник Эрика стряхивает с сигареты пепел.

— Например, эта, беленькая. Ты на кон ставишь долю наследства, я — слово, что Кристина не узнает о моих изменах. Тебе ведь не хочется, чтобы она была несчастна? Ты ведь до сих пор любишь мою жену? — Эрик попробовал вино. — Хочется меня убить? Молчание у японцев означает согласие или отрицание? Или бродяжка, которого приютил мой отец, выполнит обещание? Клятву, данную на смертном одре — что оградит меня от неприятностей? Ты верен слову?

— Тебе виднее, — коротко бросил японец.

— Кстати, зачем ты приехал? Хотя можешь не говорить. Ведь у Фольке мания преследования, ему повсюду мерещатся снайперы. И он позвал Кена, домашнего любимца… Который умеет рассчитать эффективность удара в зависимости от времени дня! Так как тебе беленькая? Пари? Правда, арийский тип лица теперь не в моде…

Эрик любил спорить на женщин, и Кен знал об этом. Но сейчас дело было в ином.

— Читаю твои мысли, — продолжил Эрик. — Узнав о моих изменах, Кристина, наконец, избавится от меня, — он улыбался. — Развод? Разве я могу допустить это? Моя политическая карьера не позволяет. Кристине жить со мной до гроба. До гроба. Освободиться друг от друга мы сможем, только… овдовев! — в его смехе слышалась угроза.

Адель медленно без аппетита ела салат, когда мужчина, любитель ярких акцентов в одежде, остался за столиком один. Через полчаса к нему присоединились двое евреев, неодобрительно глянувшие на белый костюм, привлекающий внимание. Адель услышала имя — Исхак. Исхак Шамир.

Назавтра убили посланника ОНН, члена шведской королевской семьи. И в своем номере Адель слушала радиоприемник.

Эрик прекрасно знал, на кого указал Кену. На арийку, которую повесят на первом же гранатовом дереве, — прекрасный кандидат на роль убийцы посла ООН. Почему Кен засомневался? Почему отбил ее у отряда израильтян? Своим выбором он подставил себя под удар. Отныне он стал опасен Эрику.

Ночь и боль не кончались, святая Вальпургия не могла помочь Адель. Ведьмы собрались на горе Броккен, устроили вечеринку. Перед Адель проплывали события последних месяцев.