Поцелуй обмана - [115]

Наконец, я бессильно осела в его руках и посмотрела вниз, в долину. Весь отряд был перебит. Венданцы не берут пленных. Я опустилась на землю, обхватив себя за плечи.

Каден по-прежнему не отпускал меня. Он сел рядом, убрал мне волосы с лица, крепко прижал и стал тихонько покачиваться вместе с мной, нашептывая на ухо: «Лия, мне очень жаль. Прости. Мы ничего не могли сделать».

Не отрывая глаз, я смотрела на валяющиеся тела, на неестественно изогнутые руки и ноги. Конь Вальтера лежал рядом с хозяином. Каден медленно разжал руки, освобождая меня. Я опустила глаза на разорванную рубашку, увидела на открывшемся плече коготь и лозу, почувствовала горечь желчи в горле, как щиплет нос, услышала удушающую тишину. Продолжая раскачиваться, я разгладила на коленях юбку и качалась, качалась, как будто ветер уносил всё, что от меня осталось.

Так я сидела часами, годами, ветер становился ледяным, как зима, день становился ночью, потом снова приходил ослепительный свет, обнажающий детали. Я закрыла глаза, но детали были такими яркими, что проникали под веки, настойчиво, требовательно, вытесняя память всей моей жизни кровавым абрисом лежащего Вальтера, но потом надо мной сжалились. Образ померк, все померкло, остался только тусклый, всё притупляющий серый свет.

Потом я увидела, как мои руки опустились на колени и уперлись в них, заставляя мое тело подняться. Я повернулась и встретилась с ними взглядом. Эбен, печальный и серьезный, не сводил с меня своих больших глаз. Финч стоял с приоткрытым ртом.

Я обратилась к Кадену.

– Мои братья должны быть погребены, – сказала я. – Всех их надо похоронить. Я не оставлю их здесь на съедение животным.

Он покачал головой.

– Лия, мы не можем…

– Мы можем спуститься по восточному склону, – прервал его Финч.

* * *

Долина была напитана ожесточением, в ней ощущалось зловоние крови, еще не впитавшейся в землю, смердели внутренности, вывалившиеся из трупов животных и людей, разносились стоны животных еще не умерших, но некому было прекратить их страдания. Свежий вкус ужаса висел в воздухе… Этот мир – он вдыхает тебя, он … так делится с тобой… Сегодня мир оплакивал последние вздохи моего брата и его товарищей. Что сейчас с моей матерью в ее опочивальне? Знает ли она уже об этом горе?

От венданской армии нам навстречу выехал всадник с мечом наголо, горделивый, на приплясывающем коне. Я решила, что он командир этих свирепых зверей. Он носил бороду, заплетенную в две длинные косы. Впервые я видела вблизи настоящих варваров. Каден и его подручные были одеты так, чтобы не выделяться в Морригане. Эти – другое дело. С поясов у них свисали связки мелких звериных черепов, глухо гремевших при движении. Кожаные шлемы были окаймлены длинными ремнями, а под глазами на лицах нанесены устрашающие черные полосы.

Узнав Кадена и остальных, командир спрятал меч в ножны и поздоровался весело, как будто они встретились на дружеской попойке. Он словно не замечал изрубленных и обезглавленных тел вокруг себя. Впрочем, обмен приветствиями быстро закончился, и все взгляды устремились на меня. Финч объяснил, что я не говорю на их языке.

– Я пришла, чтобы предать земле погибших, – сказала я.

– У нас нет погибших, – ответил командир по-морригански. Он говорил с сильным акцентом и выплевывал слова недовольно, как будто я предложила что-то неприличное.

– Других, – пояснила я. – Тех, кого вы убили.

Его губы искривились в насмешливой усмешке.

– Мы не хороним трупы вражеских свиней. Их оставляют зверью.

– Не в этот раз, – ответила я.

Командир, будто не веря ушам, обратился к Кадену.

– Что это с тобой за болтливая потаскуха?

Вперед выскочил Эбен.

– Это наша пленница! Принцесса Арабелла Морриганская. Но мы зовем ее Лия.

Глаза командира полыхнули презрением, он откинулся в седле, приподнял забрало шипастого шлема.

– Так вы зовете ее Лия, – передразнил он, не спуская с меня глаз. – Но я уже сказал, мои солдаты не хоронят свиней.

– Вы невнимательно слушаете, командир. Я не просила, чтобы ваши дикари хоронили их. Я бы не позволила недостойным рукам касаться тел благородных морриганских воинов.

Командир нагнулся вперед, замахнулся, чтобы ударить меня, но его остановил Каден взмахом руки.

– У нее горе, чивдар. Не взыскивай с нее строго за эти слова. Один из убитых – ее брат.

Я пустила коня немного вперед и, поравнявшись с командиром, посмотрела ему в глаза.

– Итак, я повторяю, чивдар. Я предам их земле.

– Всех? Ты собираешься закопать всех этих мужчин? – Он расхохотался. По рядам его войска тоже прокатился смех. – Кто-нибудь, принесите принцессе лопату. Пусть копает.

* * *

Я стояла на коленях среди поля. Первым долгом нужно было вознести молитву о мертвых, пока их тела еще не остыли. Традиция, которых я так избегала, сейчас была единственной моей поддержкой. Я воздела руки к богам, но моя песнь была не совсем той, которую я помнила с детства. Она текла и изменялась, в ней слышались отзвуки другого наречия, того, понять который могли только боги и мертвые, того, что исходил от крови и души, наречия истины и времени. Мой голос окреп, он вздымался, оплакивал, он несся наперекор ветрам и становился их частью, сплетая песнь из тысяч лет и тысяч слез. Не только мой голос заполнял долину – то был плач всех матерей, сестер и дочерей давно прошедших времен. Это поминовение слышали и высокие небеса, и окровавленная земля, песнь презрения и любви, горечи и милосердия, молитва, сотканная не только из звуков, но также из звезд, и праха, и вечности.