Побеждая — оглянись - [31]

Тогда-то и подрезал Охнатий новскому Уноне шейные жилы. Сделал это серпом. А уже с утра шумела, кричала и металась вся Охона. Новские смерды жгли стога, уводили скот, в жилищах рухлядь переворачивали — искали того Охнатия. Кого удавалось поймать, валили в снег, избивали.

— Охнатия! Охнатия!.. — кричали новские. — Ищите того, что с бородищей.

Новские же и отвечали:

— Здесь все Охнатии. И все, кроме баб, с бородищей!

— У того приметна: густа, черна, кольцами вьётся. Сам роста невеликого, зато широк. Ещё зубы скалит. Тот!..

Дым крутился над весью. Избитые стонали в снегу. С визгом разбегались девы. Едва одетые, босые прятались в лесу.

— Остерегись посадника! — предупреждали своих новские. — Наделали шума...

— Посадник непробуден, спит. Видели его!

— Не стой. Ищи! Хитёр кудлатый! Сидит где-то, зубы скалит.

— Отомстим! Так не вернёмся.

А со стороны Веселинова, от леса через снежно поле ехал Бож-рикс. Быстро сытые кони бежали. От бега этого вставало позади кольчужников инейное облако. Далеко позади тянулись возки. Серые, похожие на волков выжлецы шли по следу полозьев, но, как потянуло на них с ветром запахом жилья, кинулись вперёд, обогнали и обоз, и всадников. Далеко не отрывались выжлецы, закружили по снегу. Принюхивались. Ощетинились загривки, опустились хвосты.

Чадь-кольчужники заметили над лесом дымы, указали на них:

— Охона!

— Горит?

Переглянулись нарочитые. Бож-рикс пустил коня вскачь. За ним — Нечволод. И остальные не отставали.

В Охону ворвались и одним махом покрыли её из конца в конец. Видели, что горят только стога, но везде — погром и разбой. Видели, что поднимаются из снега побитые смерды, а другие — с волчьими глазами — бегут к лесу, спешат укрыться от княжьего суда. Узнали Божа. Да и нарочитых как не узнать! Кто ещё кольчуги носит? Опять же — время полюдья.

— Это ущербные! — догадался десятник. — Вновь разгулялись.

— Отыщи посадника!

Бож догнал одного из новских — худого, злющего, с опухшими от побоища кулаками. Конской грудью сбил смерда в снег. Тот, однако, ловко поднялся да хотел ухватиться за риксов сапог, чтобы скинуть всадника из седла. Но Бож ударил его плетью по рукам. Тем ударом окрутил запястье смерда и крепко дёрнул. От того лопнула кожа, а из-под плети проступила кровь.

— Помилуй! Помилуй! — взмолился смерд.

Тех, что успели затаиться в лесу, подняли собаками. Всех — и новских, и охонских — согнали к обозу. Тем временем Нечволод разыскал посадника, едва добудился его. Смеясь над его похмельной бранью, глумясь, выбросил полураздетого из тёплого гнёздышка в сугроб, облепил ему рожу снегом. Рядом смеялись кольчужники. Лестно было молодым над старшей чадью посмеяться. Посадник же злобно поводил на них налитыми кровью глазами, давился, выплёвывал снег. Лохматый, опухший, униженный перед чернью, он едва сознавал, что происходит.

— Меня? Меня?..

— Тебя, почитаемый! — приговаривал десятник. — Тебя!

И снова совал посадника головой в сугроб. Потом его связали кольчужники, кинули в возок на сосновые лапы. Сверху набросили старый потник.

— Поедешь в Веселинов, — сказал Бож. — Там у судилища стоять будешь и ответ держать — кому что дозволено.

Смекнул тут посадник, что беда над ним нависла нешуточная; пытался разжалобить:

— Сердце моё разрывается надвое...

Но не слушали его.

Бож на возок встал, спросил смердов:

— Мало вам порчи иной? Кто воду мутит, кто гонит вас друг на друга? Или вразброд жить милее?

Промолчали смерды, опустили головы. Думали: «Пусть лучше не дознается рикс. После сами пустим кровь кому следует. А дознается, нам же платить придётся...»

Куражился Нечволод:

— Чем плохо живётся им! Ждут рикса, не дождутся. Посадника не обижают, чарочку за чарочкой ему подносят, с добрым сердцем опаивают. А приехал Бож — радость великая! Разожгли костры, завели кулачные хороводы...

Вздыхали смерды, переминались с ноги на ногу.

Десятник кольнул кого-то копьём в бок:

— Говори ты!

Тот смерд из охонских был, ответил:

— Не знаем, зачем новские пришли...

А тот, что с опухшими кулаками, худой, с издёвкой кивнул своим:

— Не знает! Слышали?

Тогда один из новских смердов протолкался к возку:

— Похоже, не та беда, что творим, а та, что скрываем... Их Охнатий ночью нашего Унону убил. Пришли ущербом ответить, да Охнатия не сумели найти. Нет его среди других. А след сюда, в Охону, ведёт. И волки шли по следу, и мы, подобно волкам.

— Убил за что?

— Про то мало кто знает. Вражда давняя! Одни говорят: ещё дедья наши приблудного коня не поделили, спор свой решали дубьём. А кто говорит, ещё ранее было, до охонской югры скрадывали друг друга. От тех-то пор и ходим с оглядкой. А мальцы, на нас глядя, ущербную повадку перенимают. Выходит, и им покоя не будет.

— Что ж посадник? — спросил Бож.

Услышав про посадника, обиженно зашумели смерды. А некоторые принялись открыто насмехаться над ним да над теми, кто своих дев не уберёг, дочерей и сестёр в тёплую посадника постельку подкладывал, кто с посадником — боровом похотливым, пузом бездонным — по-доброму жил.

— Другого вам пришлю, — обещал Бож. — А Охнатия велю сыскать.

Тут услышали все, обернулись на голос:

— Здесь я! Чего искать!..