Побеждая — оглянись - [23]

Челядины вкатили бочки в чертог, возле виночерпия их сгрудили. А виночерпий малым топором выбивал из бочек днища. Да весел был, да голосист, да, смекалистый, на ответ скор, остёр на язык; прибаутками, как горохом, сыпал. В кубки и ковши ловко плескал хмельное. Сам пробовал; призадумавшись, голову склонял, приговаривал:

— Хороши, духмяны меды в бочке этой — так и греют нутро. И что в других — отведаем, настанет час. Не оплошаем.

— Лей! Лей! — кричали и от нетерпения ногами топали. — Право! Не хвали! Сами разберёмся. По рукам пускай ковши-утицы. Глядишь, и мы ладьями поплывём. Разгуляйся, душа, — волна кольчужника! Разгуляйся! Виночерпий сегодня щедр небывало — меды, как водицу, льёт. Каждому кубку он сегодня — отец родной; каждому жаждущему — брат кровный.

— Или вы не хороши? — смеялся виночерпий.

— То, брат, только девы знают!

Так начался пир. Во главе его сидели вельможные и старцы. За высоким же столом сам Бож-рикс, Тать, прозванный Вольным, Добуж-княжич, сотники и десятники нарочитых.

По знаку Татеву градчие кольчужники втолкнули в чертог семерых свеев, поставили их к судилищу у столба-ясеня. И сами стали здесь же. Путы с побратимов сняли.

Перестала сновать между столами челядь, кольчужники допили из ковшей меды, отодвинули пустые кубки. Стихли говор и смех. Приготовились слушать все, кто был. На свеев смотрели с любопытством.

Бож сказал:

— Ты, Хадгар, среди югры затеял смуту. Югра говорит: «Зло несёт этот свей!» Говорит так и боится твоей славы.

Ответил младому риксу конунг:

— Слава для свея — цена жизни!

При этих сильных словах кивнули побратимы.

Тать сказал:

— Слава славе — рознь! Твоя слава нечиста.

Хадгар глянул на Татя хмуро:

— Фиорды горды конунгами, подобными мне!

Одобрили Хадгара побратимы, молвили:

— Верно! Так и есть. Так!

— Ты кривишь душой, свей, — воскликнул Добуж. — Мы знаем Бьёрна — достойного из достойных; мы слышали руны Торгрима — искусного из искусных. В тех рунах другие воспеваются герои — не Хадгар.

На это Хадгар пожал плечами и промолчал.

Не молчи, свей, говори, — сдвинул брови Тать.

— Скажи, конунг! — просили побратимы.

— Что ж, скажу! Известен мне Бьёрн. И Торгримовы руны известны каждому свею. Какие там герои воспеваются, таких уж нет, — разошлись давно по морям и землям. А многие вино пьют в заоблачном чертоге Одина. А я — каков есть! И таковы же мои побратимы. Но известны мне стали руны о Лебеди. Тот же Торгрим их сложил, увидев деву вашу. И покоя мне нет от светлых слов его. Вам же хочу сказать: отдайте Лебедь в жёны Хадгару! Я ныне — лучший из конунгов! Честные побратимы подтвердят это. Пусть неудачно вышло сватовство. То лишь повод исправить его удачной женитьбой. И антский конунг Бус[24] так породнится со мною. От того лишь удвоится его честь!

— Хитёр Хадгар! — решили вельможные. — Вон как поворачивает всё! У судилища стоит, не знает, будет ли жив, а своё упрямо гнёт. От судилища-кольца через наши головы к родству с Божем прямиком идёт. Такое только Татю удавалось. На том же месте стоял смерд, а сел за стол княжий и Келагастову милость познал.

А нарочитые возмутились:

— Дейну Лебедь свеям отдать?

И зашумела чадь младшая. Кто-то горячий в конунгов пивом плеснул. Из-за столов вставали, глядели с ненавистью. Но одёрнули кольчужников младшие десятники, обратно за столы усадили. Старшая же чадь сидела недвижно, пыл свой не выказывала. Спросится — ответится!.. На младших смотрели с ухмылкой: «Суета! Суета... Так и мы когда-то: что ни речь, то котора[25], что ни действие, то — кулак».

Бож сказал:

— Видишь, свей, как принимают твои слова!

Добуж-княжич предложил:

— Пусть ему сама Лебедь ответит.

— Позвать! Позвать Дейну!.. — поддержали кольчужники. — Пусть ответит ему. Лучше Лебеди никто не скажет!

— Эй, виночерпий! Ковши наши пусты!

...Дейна-краса вошла в чертог, воинский дом. Мало изменилась с Келагастовых времён. Известно: валькирия! А валькирии долго живут, и несравненная красота их долго не гаснет. Не то на роду им так начертано, не то снадобья молодильные знают и умываются козьим молоком. От других женщин отличить валькирий всякий сумеет без труда: красотой они славятся редкой, глаза у них необычные — могут цвет радужки менять, имя любое имеют, а прозванье чаще птичье, потому что умеют летать. Но летают валькирии редко, боятся, что не примет их после этого земля. Они на волках верхом ездят, поэтому не жалуют их любовью оборотни. И наперёд знай: куда валькирия вошла, там уже не сыщешь оборотня. Ибо оборотень не волк, а человек; он валькирию у себя на хребте носить не хочет, поэтому избегает встречи с ней.

Все в чертоге к Дейне лицом обратились, все любовались ею. Редко им перепадало такое зрелище — на Лебедь посмотреть. Избегала она без нужды появляться под взоры людей. Поэтому теперь смотрели вдосталь.

Перешёптывались:

— Может, она и кожей-то нежна-бела, потому что под солнцем и ветрами не кажется? И не в снадобьях вовсе дело!

— Верно говоришь. Белотелым не быть овцепасу...

Нарочитые мужи обсуждали:

— Гляньте, дружина! Явно лебедью плывёт. Как нежна!

— Зато взгляд тяжёл.

— Что взгляд? Вы на младшую чадь посмотрите. В сыновья ей все годятся, а туда же, что и мы, глазами красоту её съедают.