Побег - [4]

Нет, должно быть, настала пора эту книгу закрывать. Дел невпроворот. Он с сожалением посмотрел на чашечку с оставшейся капелькой эспрессо, на несколько изящных печеньиц в тарелке рядом и прикрыл глаза, мысленно прощаясь с уже полюбившимся теплом неизвестной страны.

Представил себе, как через миг сделает усилие и захлопнет книгу, оказавшись на родном диване с огромными желтыми цветами на неправдоподобном коричневом фоне. Будет просматривать конспекты завтрашних уроков, дожидаясь Марину, которая в последнее время стала задерживаться на работе. Вглядится в резко подчеркнутый темными домами огненный закат.

Кстати, а кто автор этого мягкого и расслабляющего произведения, заслонившего суровые жизненные реалии? Название он помнил, оно было странно-интимным, то ли сентиментальным, то ли даже нагловатым: «Повесть о тебе». Даже усмешку вызвало. Но автор? И тут он вспомнил: в книге поразило именно то, что имени автора он не обнаружил. Ни на обложке, ни на корешке. И даже на последней странице, где, напечатанный мелким шрифтом, тот должен был бы наконец появиться, автор отсутствовал начисто. Олег на это и купился, приобретя «Повесть» как курьез, написанный (или не написанный) никем.

Все еще сидя в своем воображении дома на коричневом диване, он продолжал так же сидеть в борунском кафе с закрытыми глазами, размышляя о том, где же открыть их, свои глаза: в России или в Борунии. Наступали сумерки, он это чувствовал кожей. И тут он понял, что должен дать автору шанс. Может, тот все-таки сумеет зачерпнуть в реальности что-нибудь более достойное, чем хорошие напитки, спокойствие и комфорт. Кроме того, сюжет скоро и так приведет Олега на родину. Посмотрим, что из этого получится! Захлопнуть всегда успеем.

Он открыл глаза, окунаясь все в ту же борунскую жизнь. Забавно: а если бы ему пришло в голову остаться здесь навсегда? Вообще-то, конечно, ни за что, но чисто теоретически? Впрочем, теоретически тоже невозможно! Как автор сведет тогда концы с концами? Перепишет его прошлое, как он уже начал делать, вычеркнув Марину, словно ее и не было? Да я не соглашусь! Пусть берет кого-нибудь другого, более покладистого или по-настоящему неженатого. И Марину не забуду никогда, хотя никому не скажу о ней ни слова. Да у меня и паспорта нет ни российского, ни борунского, кстати! Живу, можно сказать, на нелегальном положении!

Главное, что вынес Олег из этого приступа тоски, было сильное желание почаще схватываться с автором и проводить свою точку зрения. Он шел по вечерней улице и обдумывал, какими путями здесь можно было бы добиться успеха. А возможности были! Во-первых, то, что автор иногда деликатничает, разрешает Олегу самому сочинить реплику. Правда, не всегда он потом соглашается, но надо не теряться, а в случае отказа предлагать новый вариант, не менее полезный для Олега. Короче говоря, следует детально спланировать линию поведения вплоть до четких алгоритмов на разные случаи жизни. Тут можно такого достичь — лишь бы фантазии хватило! Скажем, на тот же вопрос: «А кем вы собираетесь работать, Олег?» — можно было бы ответить совсем иначе: «Выучу язык и буду менеджером». Глядишь, и был бы сейчас директором какой-либо бойкой фирмочки! И по-борунски бы журчал.

Впрочем, Олегу не очень нравилась профессия менеджера. Просто сейчас все в нее как-то очень массово побежали, ну и он тоже подумывал, стараясь не отстать от современников.

Вторая возможность давно уже приходила ему в голову, но как-то мечтательно, а не серьезно. В повести иногда встречались куски, обнимающие довольно большой промежуток времени, но подробно его не описывающие. Например, такой: «Он пришел домой, выпил невкусного чаю в бумажных пакетиках, за который наговорил Ольге неприятных слов, так что она, словно дома, онемела минут на пятнадцать. Наутро проснулся поздно и лежал в кровати до одиннадцати часов».

Вот, пожалуйста! А как прошел вечер, да и, с позволения сказать, целая ночь? Можно было бы в варьете сходить или посидеть с Котолин в ресторане. Тут целый фейерверк возможностей! Нужно попытаться использовать эти промежутки, они законное его время, которое не пожелал никак осветить автор. Олег мысленно назвал их «зазоры свободы» и даже засмеялся вслух, потому что ему понравилось. Он уже стоял на автобусной остановке, но невозмутимых борунцев его смех ничуть не удивил.

Или вот еще одна возможность... Не произносить реплику, которая не нравится. Не произносить, хоть лопни! И посмотреть, что будет. Вышвырнут из повести? Пусть попробуют... Правда, это уже означало прямой конфликт. И хотя тихий Олег порою мог быть бешено смел, он отложил эту возможность на крайний случай.

Подошел автобус, и Олег поехал на свою чистую и правильную окраину. Он решил теперь вглядываться в строчки еще более медленно и тщательно, чем он делал это до сих пор. Надо выискивать те самые «зазоры свободы».

С детства он читал книги внимательнейшим образом, выпивая все их слова до капли. Лет в четырнадцать пришло время чтения в разном темпе. Пейзажи хотелось пробегать побыстрее, а на событиях задерживаться, но получалось почему-то наоборот. Пейзажи тянулись, как долгие леса и поляны в окне вагона, а события были редкими, полными жизни и огней станциями, которые проскакивали моментально. Ему нравился Тургенев, но, продираясь сквозь описания природы, он одуревал. Однако пропустить пейзаж, пролистать его казалось святотатством. Как это можно отмахнуться от восторгов мудрого классика, взволнованного лесной поляной! Кроме того, Олег не мог отделаться от мысли: а вдруг именно там, в траве, под листом какого-нибудь одуванчика, во рту только что прыгнувшей и застывшей навеки лягушки деепричастного оборота, торчит серебряный ключик, без которого не понять диковинного замысла автора?