Побег - [30]

— Вы ничего не сделаете, государь, в столице, — с неудовольствием возражал полуполковник. — Это огромный город…

— Да, я бывал в Толпене, — кивнул Юлий. — Возьмите этого человека под стражу, — сказал он, обращаясь к латникам, — Пест разжалован. Сдайте меч, Пест.

В последней вспышке гордости полуполковник схватился за оружие, и еще несколько человек повторили это движение — с неизвестными намерениями, правда, — тогда как остальные растерялись и остались недвижны.

Еще зависшее над бездной мгновение…

— Хорошо. Я повинуюсь! — выдохнул Пест, внезапно убежденный. — Я останусь с вами, великий государь! Пусть это будет стоить мне головы!

— Прекрасно, полковник Пест! Ваше повиновение будет стоить головы Святополку. Не беспокойтесь о своей. Заботу о вашей голове я беру на себя.

Они, понятное дело, развеселились — что им еще оставалось! А Юлий нахмурился и помрачнел, словно победа его не радовала, а легкомысленное ликование новых соратников раздражало.

Когда оба отряда объединились, образовав внушительную войсковую часть в тридцать четыре человека, Юлий, не оставляя времени на раздумья, повел всех ходкой рысью под неприступные стены Толпеня, где на службе великого государя Святополка насчитывалось, по словам Песта, до шести тысяч вооруженных людей.

— Вы не войдете в столицу, — снова начал свое Пест, — к воротам посланы надежные люди из ближнего окружения Святополка… Впрочем, скорее Милицы, — поправился он, не имея больше необходимости притворяться, что не понимает действительного смысла перемен.

— Посмотрим, — глухо отвечал Юлий.

Менее чем за полчаса размашистой рыси они достигли предместий, где было безлюдно и тревожно на улицах. Впереди различались башни и стены города.

— Государь! — прибавив ходу, догнал Юлия молодой витязь. — У вас нет даже кольчуги. Вас поразят первой же стрелой. Возьмите мой панцирь и шлем — мы, кажется, одного роста.

Витязя звали Грёз.

— Не надо, Грёз, спасибо! — громко отвечал Юлий. — Если мне суждено взять город и престол, не заденет меня никакая стрела. Вы, Грёз, будете моим щитом. Что бы ни случилось, стерегите мне спину, берегите от удара в спину. Честного столкновения я не боюсь.

Витязь кивнул, слегка зардевшись, — на этого человека можно было положиться.

Отряд Чеглока Юлий оставил в предместье, наказав людям не показываться до поры, а с остальными выехал к высокой двойной башне с проездом — Крулевецким воротам. Ворота закрыты, но мост через ров опущен. На увенчанные зубцами стены высыпали ратники. Великокняжеский кравчий Пуща Тюмень, поставленный начальником над воротами, перекрикивался с Пестом из низко прорезанной бойницы. Они там, в Толпене, ощущали себя в осаде прежде всякого приступа.

Никакие заранее принятые меры предосторожности, однако, не могли избавить кравчего Пущу Тюменя от необходимости признать знакомство с посланным в разведку полуполковником. И осмотрительный старик не без внутреннего сопротивления, со вздохом и сожалением распорядился открыть ворота.

Темный зев отворился, раскрывая перегороженный ратниками проезд, и Юлий вздрогнул, заслышав тот роковой гул, что издает пришедшая в движение людская громада… Но вооруженные бердышами воро́тники, жиденький ряд городской стражи, выставленный зачем-то Пущей, — эти молчали. Не походили они на людскую громаду, — то было нечто иное, действительно могучее, просторное. Юлий не успел понять что — под далекий раскатистый рев он пустил коня в сумрак проезда и с ходу разорвал очумело раздавшийся строй.

— Посторонись! Дорогу! Где кравчий? — кричал Юлий. Своды ворот отдавали грохотом копыт — латники перемешались с караулом и вовсе его затерли.

В сумятице, охватившей прилегающую к башням площадь, — настолько тесную, что здесь едва хватало простора для десятка расскакавшихся всадников, — раздался неверный, сразу оборванный голос:

— Юлий! Ура! — кто-то здесь, под сенью Крулевецких ворот, узнал Юлия.

Святополк! — взревел в ответ город. За обступившими площадь каменными и деревянными домами, за соломенными крышами катилось что-то похожее на громыханья грома: а-а-о-лк! Свято-полк!

Рассеянные врозь стражники не оказывали сопротивления, не понимая, чему сопротивляться и что происходит. Но тут в основании башни раскрылась дверца и показался в сопровождении сурового вида рубак кравчий Пуща Тюмень, седобородый старик со встревоженными, колючими глазами. Он был в пластинчатых полудоспехах, но без шлема, в высокой шапке с узкими полями; на выходе задел тульей за притолоку и поправить скособоченную шапку забыл — узнал Юлия.

Поднявши было к голове руку, разинув рот в начальственном окрике, так и осекся. Вмиг стала ему понятна вся эта катавасия на площади перед башнями: искаженные лица, сбитый с ног, уронивший бердыш стражник, визжащая от страха баба — она потерялась между закованными в железо всадниками, всюду натыкаясь на оскаленные лошадиные морды, опущенные копья, обнаженные мечи, и бестолково шарахалась от широких задов и копыт.

Разинув рот, но заглотав слово, Пуща с нестарческой прытью устремился назад к дверце и, верно бы, убежал, когда бы не наткнулся на сопровождавшего его кольчужника. А Юлий, догадавшись, что если кравчий запрется в башне, то худо будет, бросил коня вбок, настиг беглеца и цапнул за высокую с жесткой тульей шапку, которая и осталась в руках, тогда как Пуща, не помышляя о потере, уже на четвереньках продолжал бег к спасительно открытой двери.