Побег из страны грез - [27]

– Ты… рада?

– Рада? Нет, я не рада. Я счастлива. Счастлива так, как никогда еще в жизни не была!

* * *

Наказание наступает тогда, когда ты его уже не ждешь, а начинаешь жить. Вот еще ты сразу после совершенного ощупываешь себя недоверчиво, недоумевая, как умудрилась выжить. И следующие дни не живешь, а пролистываешь в смиренном ожидании кары. Но время идет, и ничего не происходит. Ты расправляешь плечи, поднимаешь голову и перешагиваешь изо дня в день с крепнущей уверенностью. Даже начинаешь строить планы.

И вот тогда, когда за спиной вырастают крылья, а ты, подхваченная ветром, уносишься ввысь, тогда и обнаруживаешь, что крылья даны, чтобы вознести тебя как можно выше ради того, чтобы падение оказалось сокрушительней. Кто-то летит вниз камнем, кто-то опускается медленно, кружа в потоках воздуха, как сорванный с дерева лист. Но конец все равно один.

Вначале теряешь чувство радости. Планы кажутся нелепыми и провальными, завтрашний день видится размытым, а прошлое, напротив, все ясней проявляется в памяти. Совесть отравляет сны, и вновь возвращается чувство тревоги, ожидание худшего. Недоумеваешь: ведь причин для тревоги нет. Но ощущение счастья уходит из тебя, как песок из часов. В попытке спастись цепляешься за привязанности, за старые связи, но они рвутся, как подгнившие стебли водорослей, и бурный поток уносит тебя все дальше.

И кто-то, вовремя поняв безысходность положения, отпускает привязанности, а кто-то до последнего цепляется за них и утаскивает в ад любимых.

А потом… Потом оказываешься среди таких же преступниц, перестаешь видеть солнце – не потому, что здесь теневая сторона, а потому что свет покинул тебя еще раньше, с преступлением, а жизнь вылиняла до существования. В душе постоянно идет дождь, твои уши слышат не птичье пение, а завывание стихии, кожа перестает чувствовать тепло, ощущает лишь холод. И умереть не можешь. Потому что для этого нужно жить.

VI

Вернулись Инга с Алексеем домой уже к вечеру, только после того, как обошли все доступные тропы, не столько любуясь пейзажами, сколько отдыхая от жары то в естественных гротах, то в тени, отбрасываемой нависающими над дорожками скалистыми выступами, то сросшимися в природный туннель кронами деревьев. Разговаривали о будущем бракосочетании. Ни он, ни она не хотели большой свадьбы, сошлись на скромном семейном торжестве. Поэтому обсуждение касалось не столько дел, связанных с церемонией – где, когда, как, – сколько того, как им потом жить. В Москве, в этом городке? И если раньше спорили, кому стоит переехать к другому, и оба не желали уступать, то теперь все было наоборот: и Инга, и Алексей собирались пойти на уступки и переехать к любимому человеку. В какой-то момент девушка, опомнившись, что их разговор в такой счастливый день принимает деловой характер, оборвала Лешу напоминанием, что все вопросы решать будут потом, в другой раз, а сейчас лучше насладиться прогулкой.

На обратном пути они заехали в дикую бухту искупаться. Вернулись к темноте, и то чтобы переодеться и уйти ужинать в какое-нибудь прибрежное кафе. Алексей высадил Ингу, как она попросила, возле калитки и отправился ставить машину в гараж.

По дороге к дому Инга услышала голос, доносившийся из освещенной беседки. Это была невестка:

– …Майка, я тебе говорю, что сейчас ее лучше не тревожить. Она на отдыхе. И вообще…

Тут Лариса запнулась, потому что увидела Ингу, и торопливо свернула разговор:

– Давай позже поговорим, ладно? Я позвоню завтра.

– Что-то случилось? – спросила Инга, входя в беседку. Лариса, одетая в джинсовые шорты и футболку, сидела на широкой лавке, поджав под себя босые ноги. Рядом лежала раскрытая на середине книга.

– Нет, – мотнула головой невестка, пряча телефон в карман. – Звонила моя подруга Майка, помнишь ее?

– Ну а как же! – улыбнулась Инга. – Как у нее дела?

– В порядке! Она звонила мне затем, чтобы попросить твоей помощи. В квартире ее подруги происходит какая-то чертовщина, и Майка подумала, что ты можешь помочь.

Увидев, что тонкие брови Инги сошлись на переносице в хмурую галочку, Лариса поспешно добавила:

– Но я сказала, что ты на отдыхе и что тебя сейчас лучше не тревожить.

– Да, это так, – кивнула Инга и сменила тему: – Что читаешь?

– Так, один популярный роман. Мне нравится. Майка посоветовала и дала почитать.

– Можно?

– Конечно!

– Виктор Лучкин, – произнесла вслух Инга имя автора. – Одного моего сокурсника так звали.

– Неужели?! – обрадовалась Лариса. – Этот писатель, кажется, психолог! Так, может, и правда он?..

– Хе… Правда, – усмехнулась Инга, рассматривая фотографию. – Изменился, конечно. Стал такой… лощеный. Но Лучкин это, как пить дать.

– Ой… А можно я Майке об этом скажу? Она поклонница, и если узнает, что он – твой бывший сокурсник… – оживилась Лариса, но осеклась: – Нет, пожалуй, не стоит. Если Майка об этом узнает, житья тебе совсем не даст. Ее же интересуют все подробности жизни писателя!

– Боюсь, я ее разочарую, – сказала Инга, пролистывая книгу. – Виктор проучился с нами курса три, потом перевелся в какой-то другой университет. Общительным не был, скорее замкнутым. Мы его считали между собой странным. Но не в том плане, что был человеком с чудинкой. Странность заключалась в том, что был таким… непонятым гением. Вот, к примеру, задавал нам преподаватель изучить теорию по учебнику. Логично: нужно вначале освоить базу, а затем – искать, как применялись эти знания, какие эксперименты проводились, и так далее. Мы учили заданное, а Лучкин сразу «прыгал» на другую ступень. Когда его спрашивали о теории, он рассказывал о чем угодно, интересно, надо сказать, но не о том, о чем просили. И нельзя было сказать, что не по теме, увлекательно, порой шокирующе, но… сыпался на самом простом. Знал о сложном, а азы хромали. Представь, что тебе задали изучить таблицу умножения, а ты вышла бы к доске и, не зная, сколько будет шесть на семь и так далее, пыталась рассказать про интегралы. Просто потому, что таблица показалась скучной, а интегралы заинтересовали. Но можно ли преуспеть в высшей математике, не зная простых правил умножения? Вот так бывало и с Лучкиным.