Побег из Северной Кореи. На пути к свободе - [35]

* * *

Вытаращив глаза, я смотрела в окно на свою новую родину. Меня тут же поразило качество дороги. Понемногу все чаще стали попадаться ограды зданий, дорог становилось все больше. Я не сразу поняла, что мы подъезжаем к Сеулу. В Китае я привыкла к виду гигантских городов, подобных Шанхаю. Настоящий городской шок я испытала, приехав в Далянь из сельской глуши.

Меня тогда ошеломили громадные улицы, и пешеходы казались бодрыми по сравнению с нами, отощалыми деревенскими жителями. Особенно запомнился наш первый визит в торговый центр. За час я увидела больше товаров, чем за всю жизнь! Мы провели там полдня и, как зачарованные, разглядывали каждую витрину и отдел. Через несколько часов мы вышли из гипермаркета с простой бутылкой воды в руках — единственной вещью, на которую у нас хватило денег. В Даляне наша магазинная тележка всегда была почти пустой, и мать говорила, что ее мечта — однажды суметь наполнить тележку доверху…

Автобус остановился перед строением, окруженным бетонным забором с колючей проволокой. Вот и все, все выходят. Человек в форме нас обыскал, проверил документы и провел быстрый допрос. Потом каждый получил сверток с одеждой, зубную щетку и зубную пасту. Я оказалась в одной комнате с пятью женщинами. Здесь все так удобно, добротно и тепло по сравнению с Монголией! Комфорт меня успокаивал. Шесть дней я ждала главного экзамена.

Если я его пройду, я смогу стать гражданкой Южной Кореи. Я была уверена в себе, но сосредоточена.

* * *

И этот день пришел… Когда наступила моя очередь, охранники отделили меня от мамы и закрыли в камере тюремного вида. Я была отрезана от мира во время всего допроса. В комнате было маленькое подслеповатое окошко, и через него можно было получить немного солнца. Только луч света просачивался с улицы. Чтобы отвлечься, я прижималась к стеклу и без конца смотрела на прохожих, мечтая оказаться снаружи, на свободе, как они! Я чувствовала себя пленницей. Потом я спала, чтобы забыть об одиночестве.

А потом начались бесконечные ежедневные допросы. Их проводили люди из Национального агентства разведки, опытные профессионалы. Цель у них была все та же: выявить шпионов с Севера, пытающихся проникнуть в Южную Корею: две страны все еще официально находились в состоянии войны.

Я каждый день должна была повторять в подробностях свою историю, рассказывать о жизни в Ындоке и перипетиях нашего побега. Надо было называть позабытые даты, адреса, имена. И начинать сначала снова и снова… Иногда я терялась во всех этих уточнениях. Спрашивали вежливо, но меня проверяли.

— Вы говорите так, но ваша мать нам дала другую версию…

Маму допрашивали параллельно, но я не могла с ней встретиться.

— Она на самом деле ваша биологическая мать?

Я сдержалась.

— Вы предлагали сексуальные услуги мужчинам в Китае, как ваша подруга Х?

У меня сжалось горло.

До того, как нас разделили, мы с мамой решили молчать про младшего брата. Ее эта тема очень смущала. Но на второй день допрашивающий застал меня врасплох: он утверждал, что знает все о моем брате. Моя мать, должно быть, проговорилась где-то. Оказавшись в тупике, я, в свою очередь, рассказала все.

Поразмыслив, я поняла, что это признание не имело катастрофического значения для нашего дела. Наша ситуация оказалась бы более компрометирующей, если бы мы, например, были членами Трудовой партии. Нас тогда подозревали бы в том, что мы шпионы, высланные правительством собирать информацию в Сеул и притворившиеся беженцами.

Еще одна тревога меня терзала и мешала спать: Кымсун. После отъезда из Китая мы никак не могли подать весточку сестре, оставшейся в Шанхае. Мы же ей сказали, что через 40 дней будем в Сеуле, как обещал проводник, и позвоним ей на мобильный телефон, когда приедем. Но прошло уже больше четырех месяцев, мы были то в пути, то в заключении, и никто не давал нам возможности позвонить. Мы пытались в Монголии, но напрасно. Кымсун, должно быть, умерла от беспокойства! Итак, с первого допроса я упрашивала серьезных людей передо мной разрешить один раз позвонить в Китай. Но агенты разведки были непреклонны: я не имела права ни на какие контакты с внешним миром в течение периода допросов. Я была в отчаянии, я настаивала, умоляла их по крайней мере позвонить Кымсун от моего имени и успокоить ее, сказать, что мы живы. Напрасно. В конце концов, измучившись наблюдать, как я выпрашиваю это разрешение, они мне позволили сделать короткий звонок. Три минуты и ни секундой больше.

Держа в руках телефонную трубку и набирая номер, я дрожала. На том конце раздались телефонные гудки, я затаила дыхание. Несмотря на помехи, я узнала голос Кымсун.

— Старшая сестра! Это ты? Это Ынсун. Мы живы, я в Сеуле с мамой…

Здесь я сломалась. Дожидаясь ответа, я не могла сдержать слез и всхлипывала от радости, сжимая телефонную трубку. Как всегда, Кымсун оказалась сильнее. Я слышала по голосу, что она сохранила спокойствие. Она сильная, Кымсун. Я задыхалась, стремилась как можно быстрее закончить разговор, видя, как под взглядами офицеров утекают секунды. Быстро, надо передать ей самое важное.

— Я не могу долго говорить с тобой сейчас, меня допрашивают представители властей, но успокойся, все хорошо. У мамы тоже все хорошо. Когда выйдем отсюда, позвоним тебе и расскажем.