Победы, которых не было - [107]
Первыми выход из этого отчаянного положения нашли войска Рокоссовского, отбивавшиеся от дивизий Моделя на северном фланге «огненной дуги». Будущий министр обороны Польши после нескольких неудачных встречных боев запретил бросать «тридцатьчетверки» в лобовые контратаки, приказав их использовать только из засад и укрытий в боевых порядках пехоты. Результаты не замедлили себя ждать. Противник, продвинувшись всего на полтора десятка километров, начал выдыхаться. Но на юге, где фронтами руководили Конев и Ватутин, продолжали с упрямством, достойным лучшего применения, встречать атаку атакой, несли колоссальные потери и сдавали один рубеж за другим. Кстати, и пропорция потерь в людях на севере по официальным данным составляла «всего» 1:1,5 в пользу немцев, на юге же достигала величины 1:7,5.
Именно в таком ключе развивались и события под Прохоровкой 12 июля 1943 года, когда, пытаясь выправить положение, на острие германского бронированного клина кинули 5-ю гвардейскую танковую армию генерала Ротмистрова. Сражение превратилось в истребление советских танкистов, которые обреченно продвигались по открытой местности, безуспешно пытаясь подобраться к противнику для выстрела в упор — то есть, на ту дистанцию, с которой их пушки могли пробить броню неприятеля.
Что касается статистики этого боя, то во всех работах советских авторов указывалось, что у Прохоровки сражалось полторы тысячи машин — 800 наших и 700 немецких. Из них Красная Армия якобы потеряла около 300, а противник — более 400 единиц. Однако опубликованные ныне документы обеих сторон рисуют совершенно иную картину. С германской стороны в битве участвовал 2-й танковый корпус СС (дивизии «Лейбштандарт», «Тотенкопф», «Райх») имевший около 65 тысяч солдат, 268 танков (в том числе 30 «тигров») и штурмовых орудий. Ему противостояли советские 5-я гвардейская танковая армия и 5-я гвардейская общевойсковая армия, располагавшие в сумме 130 тысячами бойцов, а также 995 танками и самоходно-артиллерийскими орудиями[516].
В результате сражения к вечеру части Красной Армии были отброшены с занимаемых позиций на несколько километров. Потери немцев составили 842 человека убитыми, пропавшими без вести и ранеными, 30 танков, из них всего 1 «тигр». Советские армии лишились 10 тысяч человек и 341 единицы бронетехники[517].
Узнав о таких итогах боя, Сталин пришел в ярость и хотел отдать командующего 5-й гвардейской танковой армией генерала Ротмистрова под трибунал[518]. Однако затем соображения престижа и пропаганды перевесили. К тому же и большинство других советских стратегов под Курском проявили себя не лучше. Поэтому Прохоровку просто объявили… победой. Тем не менее, согласно секретному приказу Верховного, была создана комиссия для расследования причин столь серьезного фиаско. В ее выводах действия обеих армий 12 июля назывались «образцом неудачно проведенной операции»[519].
Конечно, и у Рокоссовского, с точки зрения классического военного искусства, соотношение потерь выглядит удручающе. Ведь по правилам строгой науки обороняющийся — да еще и при условии численного превосходства над врагом — просто не имеет права терять больше наступающего противника, тем более, в полтора раза. Однако в данном случае, учитывая уровень подготовки Вермахта и Красной Армии, подобный результат следует признать оптимальным.
Как бы то ни было, Рокоссовский все-таки остановил немцев, а Конев с Ватутиным продолжали отступать и после фиаско у Прохоровки. В итоге к середине июля советские войска в Курском выступе оказались в полуокружении, и дело запахло новым крупным поражением.
Впрочем, даже проигрыш битвы на «огненной дуге» в катастрофу для Москвы превратиться не мог. Германия, как уже говорилось выше, просто не имела сил для развития успеха. Но и локальный разгром грозил Сталину потерей престижа в глазах союзников, начавшего расти лишь недавно. Как бы развивались события в случае, если бы немцы выиграли Курскую битву, ныне можно только гадать. Поскольку в критический момент сражения англо-американцы поставили Гитлеру стратегическую «подножку», начав 10 июля десантную операцию с целью высадки на территорию острова Сицилия. Иными словами, первый участок долгожданного «Второго фронта» в Западной Европе был открыт.
13 июля фюрер вызвал к себе в «Волчье логово», расположенное в Восточной Пруссии, Манштейна и Клюге. На совещании между ними было решено, что изменение обстановки в Европе вынуждает немедленно свернуть «Цитадель». Приказ на прекращение наступления и отход на исходные позиции вышел 15 июля. Поэтому немцы считают битву окончившейся именно в этот день. Советской историографии сия дата очень не нравится, так как имевшиеся в наличии к середине лета итоги боев свидетельствовали о поражении, что называется, «по очкам». В связи с чем отечественные ученые «продлевают» сражение до 23 августа, включая в него наступление Красной Армии, начавшееся после полумесячной паузы, предоставленной Вермахтом, в течение которой полуразгромленные фронты Конева и Ватутина были пополнены и приведены в порядок. Тем не менее, все попытки прорвать германскую оборону на значительную глубину до самого начала осени успехом не увенчались, приведя лишь к наиболее кровопролитному для наступающих фронтальному выталкиванию неприятеля из сравнительно незначительных районов, прилегающих к Орлу и Харькову. Об этом наши специалисты до сих пор стараются не упоминать. Как и о том, что якобы «обескровленные» на Курской дуге германские танковые дивизии (входившие в СС — «Лейбштандарт», «Райх», «Тотенкопф» и 3-я Вермахта) без какой бы то ни было паузы и серьезного пополнения отправились сражаться в Италию и в полосу советского Южного фронта.
