Победитель - [56]

А ведь он по-своему любил ее, этот человек, и делал все возможное, чтобы завоевать ее взаимность — как будто тут можно было что-то сделать! Были минуты, когда он угрожал ей и старался показать свою власть, но она безразлично и спокойно смотрела на него, непокоренная, но и не имеющая охоты возражать. То, что он приказывал, она выполняла без промедления, но и без улыбки, точно так же, как то, о чем он просил. Это приводило его в отчаяние. Я видел, что иногда ему хотелось вызвать у нее даже бунт и ненависть, лишь бы только вырвать из этого страшного безразличия. При этом он прибегал даже к такому способу: преследовал Тома. При мне он не смел прикасаться к ребенку, я как-то сказал ему, что если он причинит мальчику даже маленькое зло, я пущу ему пулю в лоб, а он знал, что с того памятного полудня я всегда ношу револьвер при себе. Но во время моего отсутствия он бил Тома. Я узнал об этом значительно позднее и случайно… Марта, не говоря ни слова, погрозила ему тогда стилетом, который я отдал ей, подняв его, когда, входя в грот, она бросила его на землю.

И снова, впадая из крайности в крайность, Петр бросался к ее ногам, рыдал и просил прощения.

Однажды я был случайным свидетелем такой сцены. Я возвращался из одинокой прогулки к довольно далеко расположенным нефтяным источникам, когда, приблизившись к дому, услышал взволнованный голос, а потом и плач Петра. Марта сидела на лавке в садике, разбитом на берегу, откуда открывался очень красивый вид на горы и море, а у ног ее на песке лежал Петр.

— Марта, — говорил он, — Марта, сжалься надо мной! Неужели ты не видишь, что со мной делается! Ведь это ужасно… Я схожу с ума из-за тебя, я теряю рассудок, а ты… ты…

Какое-то спазматическое рыдание вырвалось у него из груди.

Марта даже не дрогнула.

— Чего ты хочешь от меня, Петр? — спросила она через минуту.

— Я хочу твоей любви!

— Ты мой муж…

— Люби меня!

— Хорошо. Я люблю тебя.

Все это она говорила медленно, спокойно и так безразлично что даже у меня мороз прошел по коже.

Петр вскочил на ноги:

— Женщина! Не раздражай меня! — крикнул он.

— Хорошо. Я не буду тебя раздражать.

Петр обеими руками схватил ее за плечи, лицо у него было искажено от бессильного гнева. Я невольно вынул револьвер, и хотя меня била дрожь, я знал, что не промахнусь.

— Ты хочешь бить меня, Петр? — спросила Марта таким тоном, как будто говорила: хочешь ли ты попить воды?

— Да, я хочу бить тебя, колотить, убивать, чтобы… чтобы…

— Хорошо, бей меня, Петр…

Он застонал и зашатался, как пьяный.

Я подошел, чтобы своим присутствием прервать эту страшную сцену.

Смотреть на постоянную угнетающую печаль Марты и страшную внутреннюю борьбу Петра было для меня в высшей степени неприятно, но, по чести сказать, и они избегали меня, хотя каждый по иной причине, поэтому сложилось так, что большую часть долгих лунных дней я проводил в полном одиночестве. Постепенно я привык к нему. Впрочем, теперь я уже мог мыслями о будущем заполнить пустоту и одиночество, на которые обрек себя Правда, когда-то я иначе воображал женитьбу «одного из нас» на Марте: я мечтал о тихой, спокойной, хоть и не лишенной определенной грусти идиллии, о новом сердечном союзе, соединившем наш тесный кружок, о долгих тихих разговорах, заботе о счастье и удобстве тех, кто должен прийти после нас, и хотя действительность разрушила эти прекрасные мечты, но все же дала мне единственное неоценимое приобретение: надежду на новое поколение. Я уже любил это будущее поколение, этих чужих детей, прежде чем они появились на свет. В долгих одиноких прогулках я постоянно о них размышлял. Для них создавал запасы, изучал окрестности, записывал наблюдения; для них очищал от пыли и приводил в порядок привезенную с Земли библиотеку; для них делал кирпичи и разводил известь, чтобы построить каменный дом и небольшую астрономическую обсерваторию; для них выплавлял из руды железо или выковывал из серебра, имеющегося тут во множестве, разные орудия, делал стекло, бумагу и иные необходимые цивилизованному человеку материалы. Я так безгранично радовался этим детям, которые еще не родились! Мне казалось, что с их приходом в этот мир что-то изменится к лучшему, что их смех и щебет развеют эту душную атмосферу, которая создалась вокруг нас.

Мне пришлось ждать не слишком долго. Меньше чем через год у Марты родились близнецы: две девочки. Они появились на свет ночью. Когда я услышал из другой комнаты, где сидел с Томом, их первый, слабый плач, сорвался с места, охваченный безумной радостью, но в ту же минуту сердце у меня сжалось от такой непереносимой боли, что я стал кусать пальцы, чтобы удержаться от рыданий, а слезы уже сами полились у меня из глаз.

Том удивленно смотрел на меня, одновременно прислушиваясь к голосам, доносящимся из соседней комнаты.

— Дядя, — наконец спросил он (так он всегда меня называл), — дядя, а кто там так плачет, неужели мама?

— Нет, малыш, это не мама плачет, это… это такой маленький ребенок, как ты, только еще меньше.

Том сделал серьезное лицо и стал размышлять.

— А откуда этот ребенок? И зачем он там? — снова спросил он.

Я не знал, что ему ответить. Тем временем он внимательно присматривался ко мне.