«Есть тут хоть кто-нибудь?» — путник спросил
У дверей, освещенных луной…[1]
Голоса шептали что-то.
Макдональд вслушивался в них, зная, что этот шепот наполнен значением, что ему пытаются что-то сказать, и что он мог бы понять их и ответить, если бы только сумел сосредоточиться на том, что они говорят. Он попытался еще рас.
— За всем этим, как некая молчаливая тень, притаившаяся за дверью, скрывается вопрос «Есть ли там кто-то?», на который мы не можем ответить иначе, чем утвердительно.
Говорил Боб Адамс, признанный advocatus diaboli; при этом он вызывающе поглядывал на собравшихся за столом. Его круглое лицо, несмотря на холод, царивший в комнате, облицованной деревянными панелями, усеивали бисеринки пота.
Сандерс глубоко затянулся трубкой.
— Это относится ко всей науке. Образ ученого, отбрасывающего все отрицательные возможности скоком, совершенно абсурден. Это просто невозможно, и потому мы выезжаем на вере и статистической вероятности.
Макдональд разглядывал дымные полосы и клубы, поднимавшиеся над головой Сандерса; те закрутились в лопастях вентилятора, поредели и расплылись. Он уже не видел их, но запах по-прежнему ощущал. Это была ароматная табачная смесь, легко отличимая от запаха сигарет Адамса и других.
«Разве не в этом наша задача? — думал Макдональд — Обнаружить разреженные дымы жизни, дрейфующие по Вселенной, а потом заставить их сойти с пути энтропии и обрести упорядоченную и осмысленную первичную форму». «Вся королевская конница, вся королевская рать…»
«Жизнь сама по себе невозможна, — размышлял он, — но люди все-таки существуют благодаря обращению энтропии вспять».
С другого конца длинного стола, заставленного переполненными пепельницами, чашками и блокнотами с чертиками, решетками, спиралями и паутинами, заговорил Ольсен:
— Мы всегда знали, что искать придется долго. Не годы, а столетия. Компьютерам нужно собрать достаточно данных, а это означает число единиц информации, приближающееся к числу частиц во Вселенной. Так что нечего пасовать.
«А семь служанок, — Морж спросил, —
Ну, скажем, за семь лет
Смести метлой песок долой
— Абсурд, — ответил кто-то.
— Тебе легко говорить о столетиях, — вмешался Адамс, — ведь ты здесь всего три года. Подожди, посидишь тут десять лет, как я или наш Мак — он двадцать лет занят в Программе и пятнадцать из них руководит ею. -
— Какой смысл спорить о тем, чего мы не знаем? — рассудительно заметил Зонненборн. — Мы должны опираться на теорию вероятности. Шкловский и Саган считают, что в одной нашей Галактике более миллиарда планет пригодны для жизни. По оценке фон Хорнера, одна из трех миллионов обладает развитой цивилизацией, по оценке Сагана — одна из ста тысяч. Так или иначе, это дает нам неплохие шансы найти соседей — триста или десять тысяч только на нашем участке пространства. Наша работа сводится к прослушиванию в нужном диапазоне и в нужном направлении и к пониманию того, что мы услышим.
Адамс повернулся к Макдональду:
— Что скажешь, Мак?
— Скажу, что такие дискуссии о принципах нашей работы не помешают, — примирительно заметил Макдональд, — и что мы должны постоянно напоминать себе, чем занимаемся, иначе нас поглотят зыбучие пески частностей. Скажу еще, что теперь самое время перейти к текущим делам: какие наблюдения мы планируем на сегодняшнюю ночь и на остаток недели до нашего следующего совещания.
— Думаю, — начал Сандерс, — мы должны провести методическую чистку всей сферы Галактики, слушая на всех волнах…
— Мы делали это сотни раз, — сказал Зонненборн.
— Но не с моим новым фильтром…
— Что ни говори, а Тау Кита наиболее интересна, — сказал Ольсен. — Устроим ей настоящий допрос третьей степени…
Адамс пробормотал, ни к кому в особенности не обращаясь:
— Если там есть кто-нибудь и он пытается передавать, то какой-нибудь радиолюбитель на своей развалюхе вполне может поймать это и расшифровать по правилам мистера Бонда, а мы останемся в дерьме, сидя на оборудовании за сто миллионов долларов…
— И не забывайте, — сказал Макдональд, — что завтра суббота и мы с Марией, как обычно, ждем вас всех у себя в восемь вечера на пиво и сплетни. Если кто чего не высказал, может приберечь для этого случая.
Макдональд вовсе не был так весел, как пытался выглядеть. Он не знал, сможет ли выдержать очередной субботний вечер за бутылкой, дискуссией и спорами о Программе. У него начиналась полоса депрессии, когда кажется, что все рушится на тебя и нельзя ни выкарабкаться, ни рассказать кому-нибудь о своем самочувствии. Но традиционные субботние вечеринки хорошо действовали на других.
«Не может лук постоянно быть натянут, а слабость человеческая сохраняться без малейшей передышки».[3]
Моральный тонус людей всегда был проблемой Программы. Кроме того, эти субботы хорошо действовали и на Марию. Она слишком редко выходила из дома, и ей нужно было живое общение. Впрочем…
Впрочем, Адамс, возможно, и прав. Может, там никого нет. Может, никто не посылает сигналов, потому что этим просто некому заниматься. Может, человек во Вселенной совершенно одинок. Один на один с Богом. Или один на один С собой… неизвестно еще, что хуже. Может, деньги, вложенные в Программу, пропадают зря… Может, все средства и труды вместе с идеями тонут в бездонном пустом колодце.
