Победитель - [9]

Я могу проявить сострадание. Попросить Андена пощадить Томаса, дать ему возможность отсидеть в тюрьме и искупить свою вину. Но я стою неподвижно, сомкнув губы; сердце в моей груди твердо, как камень. Метиас на моем месте был бы милосерднее.

Но брат всегда был лучше меня.

– На этом процесс над капитаном Томасом Александром Брайантом и коммандером Наташей Джеймсон завершен, – подытоживает Анден, а потом, указуя на Томаса, говорит: – Капитан, вы хотите что-нибудь сказать сенату?

Ни один мускул на лице Томаса не дергается, я не вижу ни малейшего признака страха, сожаления или злости. Я внимательно смотрю на него. Спустя секунду он обращает взгляд на Андена, низко кланяется:

– Мой блистательный Президент. Я совершил преступление против Республики и разочаровал вас своими действиями. Я смиренно принимаю приговор. – Он распрямляется и снова вскидывает пальцы к виску. – Да здравствует Республика!

Сенаторы выражают согласие с окончательным приговором Томасу, а тот переводит глаза на меня. На миг наши глаза встречаются, потом я опускаю взгляд. Спустя секунду снова поднимаю глаза, но Томас уже снова смотрит перед собой.

Анден поворачивается к коммандеру Джеймсон.

– Коммандер. – Он вытягивает руку в перчатке в направлении Джеймсон и царственно поднимает подбородок. – Вы хотите что-нибудь сказать сенату?

Она, не дрогнув, вперивается в молодого Президента. Ее глаза – холодные темные омуты. После паузы она наконец кивает.

– Да, Президент, – говорит Джеймсон резким насмешливым тоном, разительно контрастирующим с голосом Томаса.

Сенаторы и солдаты недовольно переступают с ноги на ногу, но Анден поднимает руку, призывая их к тишине.

– У меня есть для вас несколько слов. Я не первая поставила на вашу смерть и, уж поверьте, не последняя. Вы – Президент, но вы еще мальчишка. Вы не знаете себя. – Она щурит глаза… и улыбается. – Но я вас знаю. Я повидала гораздо больше вашего – я пускала кровь заключенным, которые были в два раза старше вас, убивала людей вдвое могущественнее вас, я ломала многих, и они дрожали всем телом, будучи вдвое мужественнее вас. Думаете, вы – спаситель страны? Нет, поверьте. Вы лишь папенькин сыночек, а яблоко от яблони недалеко падает. Он потерпел поражение, такая же судьба ждет и вас.

Ее улыбка становится еще шире, но не трогает глаз.

– Страна под вашим началом сгинет в пламени, а мой призрак посмеется над вами из ада.

Выражение лица Андена не меняется. Он смотрит вперед ясно и смело, и меня влечет к нему, точно птицу в небеса. Он холодно отвечает на ее взгляд.

– На этом процесс завершен, – говорит Президент, и его голос эхом разносится по залу. – Коммандер, приберегите угрозы для расстрельного взвода.

Он сцепляет руки за спиной и кивает солдатам:

– Уведите их – не хочу их больше видеть.

Не знаю, как Анден может без страха смотреть на Джеймсон. Я завидую этой его способности, потому что, глядя на конвоиров, которые уводят коммандера, испытываю приступ леденящего ужаса. Мне кажется, она еще вернется. Кажется, нужно постоянно остерегаться ее.

Дэй

Мы садимся в Денвере утром того дня, на который назначен чрезвычайный банкет. От одного словосочетания меня распирает смех: чрезвычайный банкет. В моем понимании, банкет – пиршество, и я представить себе не могу, как чрезвычайная ситуация может стать поводом для обжорства, пусть даже и в День независимости. Неужели сенаторы так борются с кризисами – наедаясь до отвала?

После того как мы с братом устраиваемся во временной правительственной квартире и Иден засыпает (он не выспался – нам пришлось встать рано утром), я неохотно оставляю его под присмотром Люси и отправляюсь на встречу с помощником, который должен подготовить меня к вечернему мероприятию.

– Если кто-нибудь захочет увидеть его, – шепчу я Люси, – сразу же сообщите мне. Какие бы аргументы вам ни приводили. Если кто-нибудь…

Люси, привычная к моей паранойе, усмиряет меня одним жестом.

– Будьте спокойны, мистер Уинг. – Она треплет меня по щеке. – Никто не потревожит Идена. Обещаю. Если что-то случится, я в тот же миг вас извещу.

Я киваю. Мой взгляд останавливается на Идене. Я даже моргнуть боюсь – вдруг он исчезнет?

– Спасибо.

Чтобы помочь мне подобающе одеться для столь торжественного события, Республика присылает дочь одного из сенаторов – та проведет меня по центральному кварталу, где расположены главные магазины города. Девушка встречает меня на железнодорожной платформе посреди квартала. Ошибиться невозможно – она выделяется в толпе безупречным стилем; ее светло-карие глаза контрастируют с темно-коричневой кожей, густые черные волосы заплетены в затейливую косичку. Узнав меня, она широко улыбается и критически оглядывает мою одежду.

– Вы, вероятно, Дэй, – говорит она, пожимая мне руку. – Меня зовут Фалин Федельма. Президент назначил меня вашим гидом.

Вскинув бровь, она молча изучает мой прикид, затем выносит свой вердикт:

– Нам будет чем заняться.

Я тоже оглядываю свою одежду: брюки, заправленные в высокие ботинки, помятую рубашку, старый шарф. В те времена, когда я жил на улицах, такой комплект можно было назвать роскошным.

– Рад, что вам понравилось, – отвечаю я.