По знакомым дорогам - [40]

— Ну мы можем ехать?

— Нет, сейчас приедет офицер, он пропустит.

— А что у вас за дело здесь? — небрежно поинтересовался Осадчий, помня, как местные только что уверяли, что никаких врагов в Голубичах нет.

— В Чернигов кавалерия прибыла, а кормить коней нечем. Вот нас сразу и отправили за сеном. Офицер как раз на возу…

«Значит, — подумал Осадчий, — офицер тоже двигался с разведкой, выслал этих солдат вперед». Тут один из солдат, приглядывавшийся к нему, отвел руку с сигаретой, спросил:

— А почему у тебя автомат русский?

— А потому, — ответил Осадчий, — что наша полиция участвует в экспедициях против бандитов-партизан и каждый, кто добыл себе оружие в бою, владеет им.

Раздался топот коня, солдаты снова схватились за винтовки, а из темноты, оттуда, где ждал разведчик Науменко, послышался голос связного Анисенко:

— Чего там?

— Коля! — повелительно крикнул Осадчий. — Быстро возвращайся к начальнику полиции, объясни, что нас задержали. Пусть он спешит, а то опоздаем в Репки к коменданту!

Николай ускакал. Это слышно было. А скоро заскрипели тележные колеса. Катились возы с сеном, подъезжал вражеский офицер. С другой стороны появился Николай Черныш, поспешивший на выручку товарищам. Он остановился около Науменко, спрыгнул с коня и решительно стал приближаться к группе под деревьями, автомат — в правой руке.

Чуть раньше, чем он подошел, подъехал первый воз с сеном, на котором были вражеский офицер и женщина. Офицер скатился с воза, вгляделся в Осадчего, в Черныша, потянул руку к пистолету и крикнул:

— Партизаны!

Солдаты отскочили от Осадчего, принялись снимать с себя винтовки, но партизаны опередили их. Первой очередью Николай Черныш сразил офицера, а следом открыли огонь Осадчий, Казначеев и Науменко. Похоже, ни один фашист не сбежал. А если кто и укрылся от огня в темноте, то где-то тихо вжимался в землю. Когда Николай Кошель на своей тачанке ворвался в Голубичи, крича: «Куда стрелять?!»— с врагами было покончено.

Весь следующий день, до железной дороги, чтобы определить место перехода ее (форсирования «железки», как мы говорили в обиходе), наши товарищи ехали пшеницей. Она была уже высокой, вымахала чуть ли не в рост лошадей…

Разведали удобное для форсирования «железки» место, а когда соединение спустя два-три дня переправилось через крутую насыпь, специальная группа из разведчиков-диверсантов (у нас была создана и такая — диверсионно-разведывательная группа) под командованием Григория Шакуты и с участием Михаила Осадчего, Дмитрия Наумова, Василия Близнюка и Алексея Чистякова заминировала и взорвала железнодорожный мост у села Пастовбица, в районе станции Голубичи. Взрыв был таким сильным, что не только мост развалился, рельсы и шпалы полетели, но и пшеница полегла с обеих сторон возле железнодорожного полотна…

Можно полагать, что гитлеровцы «пропустили» нас, отвлеченные соединением Попудренко. На два соединения сил у них уже не хватало. Шел не сорок второй, а сорок третий год…

В лагере мы устроили веселый обед для разведчиков. На столе всех удивила свежая колбаса.

— Пока вы ездили на операцию, мы с Кармазиным свою операцию провели. Что же вы думаете, мы тут сидим сложа руки? — объяснял Мейтин.

Уж не знаю, был ли Кармазин колбасником по профессии или здесь у него открылся такой талант, но колбаса удалась на славу. Она напоминала московскую копченую, хотя, правда, называлась тупичевской, потому что делать ее начали в Тупичевском лесу. Очень удобной оказалась она для сухого партизанского пайка. Тогда разведчики шутили:

— За такую колбасу орден не жалко дать!

— Подождем, — смеялся и я, — пока научатся на солнце окорок коптить!

Запаслись этой колбасой и — снова в поход…

Шли неудержимо. Серьезные схватки с мадьярскими и полицейскими гарнизонами случились уже за железной и шоссейной дорогами. Темп движения обессиливал людей, и, когда мы оставили за собой свыше пятидесяти километров и вошли в небольшой лесок, никто не мог даже поесть, так хотелось отдохнуть и уснуть. От усталости, забыв о голоде, все буквально повалились на траву…

Из УШПД пришла телеграмма, обязывающая нас установить связь с местными партизанскими силами. Это была работа, которую не успел сделать Попудренко, но которую надо было сделать, воюя дальше за свободу живых и честь погибших.

Среди законов партизанской жизни есть один, может быть самый общий, но и самый дорогой: партизанское братство. Я говорил уже, что и один партизан в лесу всегда окажет помощь другим, тем более совершившим дальний переход. Сейчас это подтверждалось… Помню, Андрей Дунаев рассказывал, как партизаны из отряда Збанацкого, будущего Героя Советского Союза и писателя, встретили его разведчиков в междуречье и помогли им. «Приняли как своих… Умыться дали, накормили, уложили спать… Как просто, а как нужно! Когда узнали, что мы разведчики рейдового соединения, показали удобную стоянку — на рейде треба отдохнуть».

Разместившись в междуречье, мы не раз бывали в гостях у командования соседних отрядов, но для начала всех приняли у себя. Приезжали к нам Таранущенко, Збанацкий, а Дунаев, выполняя задание УШПД, даже переправился через Десну и возвратился оттуда, из Нежинского леса, с сообщением, что там действует большой партизанский отряд «За Родину», командир — Бовкун.