По знакомым дорогам - [2]
Естественно, что на страницах книги о последней войне нет-нет да и оживет эпизод далекого прошлого, связанный с именами дорогих ему людей, которых многие знают по учебникам истории, а он видел своими глазами. Удерживая прошлое, память помогала действовать в боях этой войны, а потом и рассказать о них.
Словом, когда рукопись была прочитана, стало ясно, что это не мемуары, нет, это рассказ о партизанских рейдах, победах и тяжелых испытаниях, об армейских командирах, вырывавшихся из вражеского плена в партизанские лагеря, о сельских парнишках с немецкими автоматами на груди, ибо арсенал врага всегда оставался для партизан ближайшим источником вооружения.
Было о чем рассказать, но самым близким друзьям Михаил Гордеевич не раз жаловался, какое это, оказывается, непростое дело — написать книгу. Да еще такому писателю, как он! Если б знать заранее, можно б тесней подружиться с родной грамотой, а то… Он, конечно, учился, но все время что-то мешало учебе, мешало овладеть словом, скажем, так, как винтовкой или косой.
Он родился в семье крестьянина-бедняка, в Кролевецкой Слободке Новгород-Северского уезда Черниговской губернии. Бедняки — все бедняки, но и они разные бывали. У одного дом покрыт соломой, а другому и такая кровля кажется царской: на его хате — одни дыры, а все думы хозяина — о детских ртах, ждущих хлеба. Сызмальства Михаил Гордеевич работал, помогал отцу с матерью, рано началась непрерывная битва за кусок хлеба, а с нею и участие в борьбе за судьбу обездоленного труженика.
Напряженное и счастливое время мирной работы в укомах и райкомах партии, в политотделах МТС длилось недолго. Снова — война.
И потянуло рассказать о ней. Это желание и поднимало на рассвете, а иной раз и вовсе не давало спать. Это и что-то еще…
Что же? Вот-вот угадается и окажется, наверно, простым, но таким, без чего трудно объяснить преданность новой работе и упорство в ней. Этого ведь не объяснишь общими словами.
Но откроем рукопись…
Глава первая
О начале войны я узнал, находясь в театре. Наверно, это звучит несерьезно, по меньшей мере несолидно как-то. А почему, собственно? Было именно так.
Я в то время уже несколько лет жил и работал в Москве, любил ее площади и парки, имел особенную привязанность к подмосковным прогулкам среди берез и елей, где радовала глаз открытая и ласковая природа.
В этот день, двадцать второго июня сорок первого года, я с женой тоже собрался за город подышать чистым и солнечным воздухом — очень хорошая была погода. Подумалось, позвоню Митрофану Негрееву, который, как и я, командовал партизанским отрядом у батьки Боженко и с которым мы дружили с тех пор, приглашу его для компании. Раздался телефонный звонок — Митрофан звонил мне, как будто мы сговорились:
— Идем в театр смотреть «В степях Украины»!
Его предложение победило, и вместе с женами мы оказались на дневном спектакле в Малом театре. Украина, степи, партизаны — нас это приманивало, тянуло. Зрители вокруг были оживленные, лица веселые и бодрые, я еще подумал — верно, таких людей и зовут счастливыми, хорошо помню радостное ощущение этой минуты. Спектакль смотрели с интересом.
Вдруг после второго действия объявляют, что сейчас по радио будет выступать Молотов. Все сразу насторожились, озабоченность появилась в глазах соседей, беспокойное предчувствие, с которым жилось последние месяцы, наполненные сообщениями с фронтов войны, развязанной фашистами в Европе. Защемило сердце.
Молотов сказал о вероломном нападении фашистской Германии на нашу Родину. И зал почти опустел. Никогда не забуду, как этот воскресный, выходной день сразу превратился в настойчиво-рабочий. Люди заспешили: кто на завод, кто в учреждение, а кто уже и в воинскую часть. Не было на лицах следов нервозности, а тем более паники, но, конечно, не осталось и недавних улыбок. Незримая черта прошла через жизнь, отрезала от нас все мирное и дорогое… Находясь на той же земле, мы как бы вступили в другой мир, для многих незнакомый, живущий по своим законам.
Но нам-то с Негреевым эти законы и этот враг, вооружившийся теперь усовершенствованным автоматическим оружием, были знакомы. В первые дни и недели после нападения, пользуясь преимуществами, которые дали фашистам внезапность и превосходство в технике, они начали захватывать наши города с такими родными названиями, что сжималось сердце.
Мы с Митрофаном Гавриловичем, не сговариваясь, невольно вспоминали людей, которые после революции воевали с немцами в полках Щорса и Боженко. Воображение тянуло нас в знакомые места, где мы могли, без сомнения, встретить надежных друзей и организовать партизанские отряды. Поговорив об этом, мы решили связаться с Демьяном Сергеевичем Коротченко, который в восемнадцатом году тоже командовал партизанским отрядом и не раз выполнял поручения Щорса и Боженко, а сейчас был одним из секретарей ЦК Коммунистической партии Украины.
Потом ко мне приехал Иван, мой брат, хотя и младший, но партизан, можно сказать, старый. Перед войной он преподавал в Тимирязевской академии, был кандидатом философских наук, а в относительно далекие годы, вдруг ставшие такими недавними, возглавлял партизанский отряд на Черниговщине. Иван горячился, перебирал вслух имена наших старых партизан, сколачивал основу отряда. Позвали Негреева, начали втроем обсуждать план действий…
