По южным странам - [4]

Следующую ночь мы провели уже под крышей. Спали на сеновале и проснулись буквально с петухами. Укладываясь в потемках, слышали, что где-то совсем близко встревоженно и тихонько переговаривались куры. Но мы не предвидели, что их боевой вожак так раскатисто кукарекает. А хозяйка поднялась еще раньше нас, и лишь успели мы умыться колодезной водой, как нас позвали к утреннику со свежим ржаным хлебом, печенным на капустном листе.

В деревне Верхняя Ерга достали лодку, уплатили вперед за аренду, сговорившись, что сдадим ее в устье, и распростились с Петровичем. Сложили на носу долбленки гербарий (мы уже высушили растения на горячей русской печке), образцы торфа и другие коллекции, а также багаж, прибывший с лошадьми, и стали спускаться вниз по Ерге. У каждого по веслу, но можно бы обойтись только кормовым: речка хоть и небольшая, но течение быстрое.

Пошли мимо урёмы по низким заливным берегам с зарослями красной и черной смородины, с такими крупными и ароматными ягодами, что ни в каком саду не сыщешь.

Наломали веток, уложили в лодку. Полдник был совсем экзотическим: хлеб с маслом, смородина с хлебом, а воды сколько хочешь за бортом.

Речку иногда перекрывали упавшие стволы. Цепляясь за ветки, мы проводили челн потихоньку, чтобы не застрять в корягах и не пробить дно острым суком. Ночевали на недавно скошенном лугу, забравшись в стог сена. И хоть сенная труха сыпалась за ворот и в уши упирались тугие соломины, до сих пор помню аромат этой ночи. А на заре над водой колыхался легкий парок. Над лугом он густел, и стога сена торчали поверх него черными камилавками.

Пронеслись с шуршащим свистом утки, шлепнулись где-то близко, скрытые туманом. Мы умылись в речке, чаю не пили (не в лесу ведь, дров на лугу не сыщешь) и согревались, усердно работая веслами. Река расширилась, долина углубилась. Пошли по берегам крутосклоны, заросшие лесом, и обрывы с соснами на самом верху. В обрывах крупные валуны, а внизу по бечевнику мелкая галька. Ерга прорезает здесь ледниковую морену. А еще пониже река вошла в коренные породы — те же пермские пестроцветы, какими любовался я с борта парохода на Сухоне.

Не раз причаливали мы к берегу и осматривали приречный ельник (с ольхой и вербой, а кое-где и с черемухой) или сосновый бор с брусникой на высокой песчаной террасе, что любит теплые, сухие, открытые солнцу места.

К вечеру вышли на Сухону, переправились в ту деревню, где надо сдавать челн, а тут и пароход подошел сверху. Тогда было просто: выйдешь в лодке на средину и машешь картузом, пока не заметишь, что перестали стучать плицы колес. Потом с мостика парохода крикнут: «Держи к правому борту!» Подгребешь, а лодчонку твою багром подцепят, подтянут и трап спустят. Шесть-семь шагов — и ты на палубе. Не оступись только на узких перекладинах зыбкой веревочной лестницы.

— Куда плавитесь-то? — это уж дежурный матрос спрашивает.

— До Устюга, — отвечаем.

— Ступайте к капитану.

И через десять минут мы уже в каюте, снимаем попахивающие дымком и потом костюмы и облачаемся в городские, чтобы не зазорно пойти к ужину в кают-компанию. Я брею жалкую поросль на губе и щеках, Корчагин же с самой Вологды не бреется, и у него на подбородке начинает курчавиться густая черная щетина.

Из Великого Устюга отправляем первые посылки с нашими сборами. На них пишем химическим карандашом: «С научным материалом. Ленинград. Ботанический музей Академии наук». Почтовый работник роется в книге с подшитыми распоряжениями и принимает обернутые мешковиной тюки без оплаты. В ту пору можно было отправлять бесплатно на адрес Академии наук почтовые посылки с научными коллекциями.

* * *

Прошел месяц. Я уже бойко составлял списки растений на пробных площадях, изредка обращаясь с вопросом к Корчагину. Не всегда ошибался, если надо было отличить моренный суглинок от аллювиальных отложений. Определял на глаз высоту дерева. Уже издали по форме кроны сосны мог узнать, растет она на болоте или на суходоле. Разбирался в стадиях формирования древостоя: коренной ли лес или после пожарища, или же на месте былых лесозаготовок. По годичным кольцам старых пней, по молодым деревцам подсчитывал, сколько лет назад была вырубка и какая — сплошная или выборочная. Узнал и меру плодородия почвы. Здесь вот хороши будут овсы, а там вымокнут, там капусту надо сажать и другую огородину, а в низине не годится яблони разводить, побьет цвет заморозками. Старался выяснить, как идет развитие растительного сообщества: наступает ли болото на лес или, наоборот, болото осушается и завоевывается лесом.

На университетской скамье да в книжках за год не узнаешь столько, сколько узнал я в то лето. Корчагин научил меня читать книгу природы. Большое спасибо ему за это.

Но самое-то интересное еще впереди было. Побывали мы в городе Никольске, в среднем течении реки Юг. Маленький уездный городок. Такой, как гоголевский Миргород, и такая же в нем необъятная лужа. Только не встретили мы околоточного в торговых рядах. Из каждого окошка на нас глядели герани. Потом в дальних деревнях мы видели, как варят пива ко дню первого снопа, и отведали этого доброго питья, что с двух стаканов связывает ноги и развязывает язык. В воскресные дни — озорная гармошка, печальные девичьи песни, разудалые частушки, чинные хороводы и лихая камаринская.