По Юго-Западному Китаю - [8]
За соседним столом группа из семи-восьми разгоряченных, развеселившихся китайцев затевает древнюю игру на пальцах. Двое участников одновременно показывают несколько пальцев и громко выкрикивают число до десяти, стараясь угадать общую сумму выброшенных пальцев. Проигравший уступает место соседу. Шум и возбуждение за столом достигают предела, но на играющих никто не обращает внимания. Так развлекался простой люд в столовых и харчевнях и столетия назад.
Выходим из ресторана уже в темноте, однако улицы ярко освещены. Бойко идет торговля на вечернем овощном базаре; на тротуаре размещаются с поделками из камня и кости кустари. Разнообразные по форме и раскраске (от весьма искусно выполненных в старокитайском стиле черной тушью гуйлиньских пейзажей до аляповатых изображений драконов и хитро улыбающихся из-под белых усов лысых старичков — даосских святых) каменные экраны и раскладные ширмочки, выточенные из полудрагоценного камня фигурки животных и персики — символы бессмертия, закладки для книг, полуфабрикаты для личных печатей. Продавцы — в основном молодые парни в возрасте 25–35 лет — держатся с достоинством, охотно вступают в разговор и не отказываются тут же продемонстрировать свое умение. Беру на память зеленоватый — явно недозрелый — символ бессмертия, на котором его создатель за одну минуту острым резцом изображает контуры скалы, в которой легко угадать гору Сянбишань, реки и скользящей по глади воды парусной лодки и пишет соответствующее сюжету четверостишие:
Мастер оказался не только искусным резчиком, но и философом. Кстати, его не обвинишь в однообразии: у Полы, купившей аналогичный персик, и рисунок и стихи иные.
Недлинный путь до гостиницы получился довольно долгим. Остаток вечера коротаем в баре рядом с грохочущей дискотекой, из полутьмы которой периодически выскакивают разгоряченные танцоры. Под звуки диско и пляску цветомузыки пытаемся продегустировать гуйлиньский деликатес — бамбуковое вино. Вкус — специфический…
Следующий день был отведен для путешествия по Лицзяну. Отправной пункт — маленький городок, скорее деревушка Янди в получасе езды от центра Гуйлиня.
Неширокая, гладкая, обсаженная деревьями асфальтированная дорога прорезает бесконечные поля, частью желтые, со следами недавно убранного урожая, частью уже вновь зеленеющие молодыми побегами риса. С обеих сторон то там, то здесь впиваются в небо островерхие, поросшие травой и мелким кустарником скалы, подмигивают глазами-пещерами потерявшие былую стройность, грузно оседающие на землю, но все еще солидные и внушительные каменистые кручи, а на горизонте под низким пасмурным небом в несколько рядов, наплывая одна на другую, застыли горы. Временами натягивает туман, моросит дождь, и от этого картина становится еще фантастичнее. Даже не верится, что все это — творение природы, а не проделки добродушного великана-шутника. Набросать на ровном месте столько каменных глыб!
Дорога медленно, как бы нехотя взбирается на перевал, и вдруг происходит чудо: взору открывается та самая долина, по которой только что лежал наш путь. Казалось бы, в ней нет ничего особенного: утыканные обломками скал поля да те же собравшиеся гармошкой горы. Но раскинувшаяся под новым ракурсом картина приобретает совершенно иное, полное неуловимого очарования звучание. Сбегающие ступеньками по пологому склону террасированные поля придают ей силу и законченность. Захваченный этим зрелищем, не сразу вспоминаю про фотоаппарат, а пока дожидаюсь исчезновения из фокуса медленно ползущего навстречу автобуса, следует резкий поворот, и дорога устремляется вниз. Еще немного — и мы на месте.
Янди представляет собой небольшую деревушку, которая, кажется, и состоит-то из единственной, окруженной приземистыми строениями площади и примыкающей к ней улицы и существует лишь для того, чтобы принять туристов, снабдить их сувенирами и фруктами и препроводить дальше вниз по реке. Один за другим выкатывают на площадь автобусы, и к дверям их быстро стягиваются бойкие торговцы. Скользящая вниз, к воде и поджидающим пассажиров катерам улица обрамлена прилавками, сплошь заставленными «экзотическими товарами» массового производства: изделиями из камня, глины и дерева, веерами и бамбуковыми зонтами, широкополыми соломенными шляпами и облепленными значками шапками и армейскими фуражками, т. е. всем тем, чем забиты сувенирные отделы магазинов и лавчонки Гуйлиня. Выплескивающаяся на площадь разноликая и разноплеменная масса иностранных туристов течет к реке, равнодушно минуя пытающихся привлечь к себе внимание торговцев.
Последний их «редут» в лице нескольких апатичных, усталых женщин, молча протягивающих нам связки апельсинов, открытки с видами Гуйлиня, усыпанные значками фуражки, преодолеваем на пирсе и шатких, огражденных бамбуковыми перилами мостках, ведущих к замершим на серебристой воде катерам. У их бортов также кипит жизнь: самые предприимчивые из торговцев, оседлав незамысловатые, связанные из пяти-шести толстых и длинных бамбуковых стволов — метров по восемь-девять — плоты, споро работают длинными шестами, идут «на абордаж», стучатся в широкие окна и бойко рекламируют все тот же немудреный товар (рис. 23). Кто-то стеснительно отворачивается от нацеленных камер и аппаратов, но большинство уже привыкло позировать и готово на все, лишь бы это положительно влияло на их торговлю. Наши лаоши недовольны: им, воспитанным на идеалах 60—70-х годов, законы частного предпринимательства не по вкусу.
