По волнам жизни. Том 2 - [33]
Что-то опять поддело Канторова. Увлеченный речами матросов, он вдруг выступил, но под совершенно другой личиной. Произнес с эстрады сильно патриотическую речь. Как будто демагога Канторова подменили… Речь имела потрясающий успех. Пока толпа ревела от патриотического восторга, один из публики, бывший наш банковый электротехник, сбегал к себе на квартиру. Канторов как раз кончал. За ним выскочил на эстраду электротехник:
— Граждане! Вот мои серебряные вещи! Собрал трудами всей жизни.
Он поднял над головой подстаканник, серебряный бокал, часы и еще мелочи из серебра.
— Все жертвую родине!
В толпе поднялся гул…
— Нет! Еще не все!
Расстегнул рубаху. Снял крест с цепочкой.
— И его отдаю родине! Больше у меня уж нет ничего!!
Толпа всколыхнулась, загудела. Со всех сторон потянулись руки с кольцами, браслетами, часами, портсигарами, брошками, просто деньгами…
Канторов, электротехник и еще несколько человек из публики принесли мне свои шапки, заполненные этими пожертвованиями.
Лицо Канторова — лицо именинника:
— Порыв-то был какой… Чисто Мининский…
За ними приплелась какая-то старушка. Принесла мне семейные реликвии — чиновничью шпагу и несколько орденов:
— Хранила как память о покойнике муже. Теперь жертвую их родине!
А близ эстрады центром внимания стал разукрашенный фургон еврейской общины. Я разрешил им выступать под условием, что все пожертвования они передадут нам. Евреи выделили из своей среды очень недурных ораторов и обильно собирали пожертвования и от евреев, и от русских.
Наступила вторая половина «дня». В обеих частях города были устроены народные гуляния. На нашей князь-федоровской стороне им руководил я; на другой стороне — А. П. Попов.
Вешенский опять уклонился от активного участия. Оставаясь в здании банка, он контролировал операции кассы с продажей облигаций.
На бульваре, над Волгой, собралось столько народу, что трудно было протолпиться. В киосках опять шла продажа «Займа Свободы», а, кроме того, в разных местах был устроен американский аукцион в пользу сиротского приюта.
Продавали, что только ни придется. Но наибольший успех имела продажа портретов Керенского. Положительно, Керенский был тогда кумиром истерических масс. Один из ораторов поднял его портрет над головой:
— Граждане, мы все живем своей жизнью, заботимся только о себе… А вот он один, страдалец, болеет душой за родину и все думает о нас!
Заревела толпа, и портрет Керенского, стоивший нам полтинник, был продан за сто двадцать рублей.
Студенты устроили свой киоск в виде кузницы Циклопа. Посадили в нее действительно одноглазого кузнеца. При каждой продаже билета «Займа Свободы» кузнец ударял молотом по наковальне: выковывалась, мол, свобода…
Особенно хорошо торговала на американском аукционе еврейская община и продавала за высокую цену всякий вздор.
Нельзя было обойтись без эстрады, и опять начались речи. Выступали с патриотическими речами матросы. Не удержался, конечно, и Канторов. Он уже стал любимцем толпы, и, как только встал на эстраде, поднялись крики:
— Хорошенько буржуев!
— Валяйте их!
Канторов самодовольно улыбался. Эти выкрики указали ему, как и о чем сейчас говорить. Пошла большевицкая агитка:
— Буржуи теперь благоденствуют… Но скоро наступит для них час расплаты. И уже не синие мундиры жандармов будут их защищать, а синее небо равнодушно будет смотреть на валяющиеся за городом их трупы с остекленевшими глазами!
Рев восторга солдатской черни, крики негодования других.
Обращаюсь к одному из матросов:
— Пожалуйста, выступите! Скажите что-нибудь, чтобы загладить тягостное впечатление от этой речи.
Матросов тогда встречали приветливо. Он говорит и хорошо говорит, но настроение большинства уже увлечено выступлением Канторова.
Над нашим банком, стоящим у входа на бульвар, вспыхнула громадная электрическая вывеска: «Заем Свободы». Тогда во Ржеве электричества еще не было, кроме двух частных электрических станций, в том числе нашей. Поэтому огненный плакат являлся невиданной диковинкой. Он сиял целый месяц, пока к нему не присмотрелись и перестали обращать внимание.
Все же праздник закончился благополучно.
Было уже за полночь, а мы уже из постелей слышали несмолкавшие крики на бульваре. Утром выяснилось, что сельский батюшка, который выступал у нас на рынке оратором, опять выступил с действиями. Из остатков публики он образовал охотников на американский аукцион. Когда нечего стало продавать, батюшка пустил свои вещи: сначала часы, потом цепочку, даже шляпу… Его пример заразил других. Утром батюшка мне сдал приличную сумму денег.
Для уездного города результат дня можно было считать блестящим. Недаром в местной печати этот день был назван «днем гордости Ржева». Мы продали облигаций займа на один с четвертью миллиона рублей. На золото это тогда составляло, благодаря падению бумажного рубля, около 400 000 рублей. Не все, разумеется, было продано на площадях и улицах; значительные партии были закуплены организациями и обществами. Кроме того, на собранные пожертвования мы приобрели и передали на содержание сиротского дома облигаций на пятнадцать тысяч рублей. В пользу сиротского дома мы обратили все пожертвования драгоценными вещами, которые были разыграны затем в лотерею, за исключением золотых вещей, отправленных в центральное управление, в фонд на нужды родины. Конечно, этот успех создался только благодаря дружному порыву, с которым работали все — и чиновники, и сторожа, и солдаты банка.
В 1922 году большевики выслали из СССР около двухсот представителей неугодной им интеллигенции. На борту так называемого «философского парохода» оказался и автор этой книги — астроном, профессор Московского университета Всеволод Викторович Стратонов (1869–1938). В первые годы советской власти Стратонов достиг немалых успехов в роли организатора научных исследований, был в числе основателей первой в России астрофизической обсерватории; из нее потом вырос знаменитый Государственный астрономический институт им.
«Гражданская оборона» — культурный феномен. Сплав философии и необузданной первобытности. Синоним нонконформизма и непрекращающихся духовных поисков. Борьба и самопожертвование. Эта книга о истоках появления «ГО», эволюции, людях и событиях, так или иначе связанных с группой. Биография «ГО», несущаяся «сквозь огни, сквозь леса... ...со скоростью мира».
В этой книге мы решили вспомнить и рассказать о ходе русско-японской войны на море: о героизме русских моряков, о подвигах многих боевых кораблей, об успешных действиях отряда владивостокских крейсеров, о беспримерном походе 2-й Тихоокеанской эскадры и о ее трагической, но также героической гибели в Цусимском сражении.
От редакции журнала «Знамя»В свое время журнал «Знамя» впервые в России опубликовал «Воспоминания» Андрея Дмитриевича Сахарова (1990, №№ 10—12, 1991, №№ 1—5). Сейчас мы вновь обращаемся к его наследию.Роман-документ — такой необычный жанр сложился после расшифровки Е.Г. Боннэр дневниковых тетрадей А.Д. Сахарова, охватывающих период с 1977 по 1989 годы. Записи эти потребовали уточнений, дополнений и комментариев, осуществленных Еленой Георгиевной. Мы печатаем журнальный вариант вводной главы к Дневникам.***РЖ: Раздел книги, обозначенный в издании заголовком «До дневников», отдельно публиковался в «Знамени», но в тексте есть некоторые отличия.
Летом 1941 года в составе Вермахта и войск СС в Советский Союз вторглись так называемые национальные легионы фюрера — десятки тысяч голландских, датских, норвежских, шведских, бельгийских и французских freiwiligen (добровольцев), одурманенных нацистской пропагандой, решивших принять участие в «крестовом походе против коммунизма».Среди них был и автор этой книги, голландец Хендрик Фертен, добровольно вступивший в войска СС и воевавший на Восточном фронте — сначала в 5-й танковой дивизии СС «Викинг», затем в голландском полку СС «Бесслейн» — с 1941 года и до последних дней войны (гарнизон крепости Бреслау, в обороне которой участвовал Фертен, сложил оружие лишь 6 мая 1941 года)
Книга рассказывает об ученом, поэте и борце за освобождение Италии Томмазо Кампанелле. Выступая против схоластики, он еще в юности привлек к себе внимание инквизиторов. У него выкрадывают рукописи, несколько раз его арестовывают, подолгу держат в темницах. Побег из тюрьмы заканчивается неудачей.Выйдя на свободу, Кампанелла готовит в Калабрии восстание против испанцев. Он мечтает провозгласить республику, где не будет частной собственности, и все люди заживут общиной. Изменники выдают его планы властям. И снова тюрьма. Искалеченный пыткой Томмазо, тайком от надзирателей, пишет "Город Солнца".
Труд журналиста-международника А.Алябьева - не только история Второй мировой войны, но и экскурс в историю развития военной авиации за этот период. Автор привлекает огромный документальный материал: официальные сообщения правительств, информационных агентств, радио и прессы, предоставляя возможность сравнить точку зрения воюющих сторон на одни и те же события. Приводит выдержки из приказов, инструкций, дневников и воспоминаний офицеров командного состава и пилотов, выполнивших боевые задания.
Сборник содержит воспоминания крестьян-мемуаристов конца XVIII — первой половины XIX века, позволяющие увидеть русскую жизнь того времени под необычным углом зрения и понять, о чем думали и к чему стремились представители наиболее многочисленного и наименее известного сословия русского общества. Это первая попытка собрать под одной обложкой воспоминания крестьян, причем часть мемуаров вообще печатается впервые, а остальные (за исключением двух) никогда не переиздавались.
Внук известного историка С. М. Соловьева, племянник не менее известного философа Вл. С. Соловьева, друг Андрея Белого и Александра Блока, Сергей Михайлович Соловьев (1885— 1942) и сам был талантливым поэтом и мыслителем. Во впервые публикуемых его «Воспоминаниях» ярко описаны детство и юность автора, его родственники и друзья, московский быт и интеллектуальная атмосфера конца XIX — начала XX века. Книга включает также его «Воспоминания об Александре Блоке».
Долгая и интересная жизнь Веры Александровны Флоренской (1900–1996), внучки священника, по времени совпала со всем ХХ столетием. В ее воспоминаниях отражены главные драматические события века в нашей стране: революция, Первая мировая война, довоенные годы, аресты, лагерь и ссылка, Вторая мировая, реабилитация, годы «застоя». Автор рассказывает о своих детских и юношеских годах, об учебе, о браке с Леонидом Яковлевичем Гинцбургом, впоследствии известном правоведе, об аресте Гинцбурга и его скитаниях по лагерям и о пребывании самой Флоренской в ссылке.
Любовь Васильевна Шапорина (1879–1967) – создательница первого в советской России театра марионеток, художница, переводчица. Впервые публикуемый ее дневник – явление уникальное среди отечественных дневников XX века. Он велся с 1920-х по 1960-е годы и не имеет себе равных как по продолжительности и тематическому охвату (политика, экономика, религия, быт города и деревни, блокада Ленинграда, политические репрессии, деятельность НКВД, литературная жизнь, музыка, живопись, театр и т. д.), так и по остроте критического отношения к советской власти.