По волнам жизни - [77]

Да, в этой колонне шли все они, простые и хорошие люди — рабочие, которые ежедневным адским трудом по двенадцать-четырнадцать часов зарабатывали на кусок хлеба для семьи. Да, это были рабочие, которые изнемогали от труда и обливались потом, а их хозяева между тем обогащались, и жирело брюхо у барышников, сосавших их кровь как пиявки. Да, это были те люди, единственной радостью которых были воскресные прогулки в густых лесах Гури-э-Цапит, Бредат-э-Дреновэс или Чардака. Но все ли они собрались сегодня здесь, на площади? Да, все — и молодые и пожилые. Пришел даже самый старый из них — каменщик Цутэ Дишница. Ему уже исполнилось пятьдесят, лицо избороздили морщины, но в груди все еще молодо билось отважное сердце.

И сегодня все они как один вышли на демонстрацию, чтобы поднять свой голос в защиту рабочего класса.

— Васк, Дори, Тель, Цутэ, сплотите ряды, не расступайтесь! — раздался голос Василя Таселлари. Он посмотрел вперед, и в его глазах мелькнула дерзкая отвага: ряды жандармов — эту ограду с пиками — надо преодолеть, чтобы у здания общества «Пуна» воссоединиться с остальными демонстрантами.

— Ребята, сомкните ряды, держитесь вплотную друг к другу! — тоном приказа крикнул товарищам Гони Бобоштари.

И колонна сплошной стеной ринулась вперед, обрушившись на врага, как огромный бушующий вал. Жандармы пустили в ход приклады. Удары посыпались справа, слева, сзади, спереди, но разомкнуть лес сплетенных рук было совершенно невозможно.

— Ребята, сомкнитесь плотнее! Надо держаться! — крикнул Василь и еще выше поднял древко рабочего знамени.

Потом, передав его Телю, бросился вперед, вырвал винтовку у жандарма и начал крушить врагов. В руках атлета, который с легкостью поднимал тяжелые камни, совершая с этим грузом восхождение в горы, обычная винтовка казалась перышком. Восхищенный Тель смотрел не отрываясь, как дядюшка Василь мощными и точными ударами расшвыривал жандармов.

— Вперед! — гремел голос Цутэ Дишницы. Следуя примеру Василя, он выбежал из шеренги и вырвал винтовку из рук преградившего дорогу жандарма.

Телю тоже очень хотелось броситься на врагов, отнять у них оружие и крушить их, как дядюшка Василь и Цутэ, но сделать этого он не мог, потому что ему поручили нести рабочее знамя — символ демонстрации и борьбы.

Тем временем к жандармам подошло подкрепление и началась новая атака. Обрушиваясь на мирных людей, в воздухе, словно дубины, замелькали приклады. Но демонстранты не дрогнули. Колонна стояла неколебимо, подобно гранитной скале, не поддавшейся яростной силе бурного потока. И не только выдержала натиск, но и достойно сопротивлялась ему, поражая врага его же оружием и избивая всем, что попадалось под руку.

— Бей их, ребята! — снова раздался голос Таселлари.

— Берите палки! — кричал футболист Васк Любонья.

Площадь перед банком гудела от толпы, бурлившей как штормовое море. Вдруг этот шум перекрыл тревожный голос Василя Таселлари.

— Поднимите Цутэ! Скорее помогите ему!

Цутэ Дишница упал на землю в самой гуще толпы. Каждую минуту его могли растоптать. Гони и Тель, быстро передав рабочее знамя товарищам, поспешили ему на помощь. У Цутэ был рассечен лоб, по небритым щекам струилась кровь, рядом валялась кепка, смятая сапогами жандармов.

Но в тот момент, когда Тель и Гони, пробившись к раненому Цутэ, хотели поднять его, жандармы бросились к ним и схватили за руки, не давая сдвинуться с места. Цутэ остался лежать на земле, которая, казалось, гудела от непрерывного топота ног.

Дори Йорганджи, Теля, Гони и еще нескольких товарищей арестовали, но двум рабочим удалось протащить через толпу раненого Цутэ Дишницу и спрятать его в ближайшем доме на маленькой улочке за церковью святого Георгия: в доме, где жил с матерью Тель Михали.

Открыв дверь по звонку, испуганная Ольга увидела перед собой раненого человека. С криком: «Горе! Мой сын!» — она бросилась к нему, но тотчас остановилась, рассмотрев незнакомца с рассеченным лбом, струйками крови на щеках и потухшими глазами, грустно глядевшими из-под седых бровей. Нет, это не Тель! Что же делать? Это, должно быть, кто-то из друзей Василя Таселлари!

Цутэ Дишницу внесли в комнату и уложили в углу. Ольга обмыла рану и перевязала чистой салфеткой. Потом, оставив Цутэ на попечение принесших его рабочих, вышла из дому и побежала прямо на площадь, туда, где стояла колонна демонстрантов и где собирались другие матери, жены и сестры, волнуясь за судьбу своих близких.

Ольга шла как пьяная, спотыкаясь о камни, не чувствуя под ногами ни выбоин, ни кочек. Взгляд рассеянно блуждал в пространстве, а перед глазами плыли, то появляясь, то исчезая, цветные круги. Она шла, ступая наугад, колени ее подгибались, а ноги несли туда, где слышался гул толпы.

— О господи, какое горе! Сын! — Страх за Теля неустанно сверлил смятенный мозг Ольги и бился в нем, будто летучие мыши — так они хлопают крыльями у стен ее дома. Что с ним? Может быть, его убили? Ранили? Растоптали ногами?

— Сына твоего арестовали, — сказал ей какой-то мужчина, легонько дотрагиваясь до ее плеча, словно желая приободрить. — Не волнуйся, с ним ничего не случилось, он цел и невредим.