По волнам жизни - [26]

— О боже! Заболеешь, чего доброго, схватишь плеврит, бедняжка!

Она сразу поняла, что это и есть тот самый студент, который поселился у Ольги, и закричала так звонко, что голос ее подхватило эхо:

— Слушай, Ольга, зачем ты разрешаешь этому мальчугану мыться во дворе по утрам холодной водой? Чтобы он заболел плевритом?

И, рассмеявшись, быстро прошла в дом.

Исмаилу стало очень неприятно, что его назвали мальчуганом. «Зато ты упитанная чушка», — мысленно отрезал он. Выходит, он совершенно напрасно занимается гимнастикой, стараясь хоть немножко возмужать — особенно его смущала талия, тоненькая, как у девушки. Какая-то незнакомая женщина, которую он видит впервые, обзывает его мальчуганом, давая понять, что он молокосос. Разозленный Исмаил схватил мыло, зубную щетку и вернулся к себе, в досаде забыв даже почистить зубы.

Когда он поднимался по лестнице, из комнаты хозяйки донеслись слышные на весь дом раскаты смеха. Потом часто и отрывисто, как пулеметная очередь, прозвучал хохот незнакомки в красной кофточке, кудахтавшей словно курица, только что снесшая яйцо.

Женщину звали Фросина. Она приходилась племянницей Тине, Ольгиной свекрови. Это была невысокая коренастая толстушка с густыми, сильно вьющимися волосами, которые плохо слушались гребня, хотя их владелица часами просиживала у зеркала, чтобы как-то привести их в порядок. В своей вязаной кофте она напоминала катающийся по земле красный клубок шерсти.

Фросине уже перевалило за тридцать, но благодаря своему маленькому росточку и пухлости она казалась моложе. Десять лет тому назад ее выдали замуж за богатого торговца, но детей у нее не было. Безделье и достаток развратили эту похотливую курочку, и, давно пресытившись супружеской жизнью, она охотилась за приметными постояльцами тетушки Тины и Ольги.

Увидев впервые статного капитана жандармерии, надменного и осанистого, в новенькой военной форме, сидевшей на нем без единой морщинки, Фросина остолбенела и съежилась, как мышь перед кошкой, способной тут же ее сграбастать, протяни она только лапу. Этот представительный брюнет с пронзительным взглядом, лощеный, чисто выбритый, ухоженный, благоухающий кремом и лавандой, с бравой своей позой — одной рукой он имел обыкновение крутить смоляной ус, а другую, лихо выставив грудь, небрежно держал в кармане, — так вот, этот неотразимый брюнет тотчас зажег огонь в ее любвеобильной душе — она у нее, правда, легко загоралась и так же легко угасала. Фросина зачастила к тетушке, бывая у нее чуть ли не ежедневно, а иной раз даже дважды на дню, только бы взглянуть на красавчика капитана, похитившего ее сердце…

Открыв калитку, Фросина кричала:

— Ольга, ты где?

А сама так и впивалась глазами в окна Хайдара Адэми.

Капитан же, будто зная наперед, что сейчас заявится Фросина, поджидал ее у окна с горящим взглядом и хитроватой улыбкой, правой рукой крутя ус, а левую держа в кармане брюк. Он здоровался с женщиной легким кивком головы и вздыхал при этом. А вскоре спускался, скрипя сапогами, на первый этаж и едва ставил ногу на нижнюю ступеньку, как из комнаты Ольги, всегда невзначай, появлялась Фросина. Она хихикала и на ходу бросала:

— Вот беда, засиделась я. Время позднее. Достанется мне от муженька!

Однако не уходила, а останавливалась, заговаривала с благоухающим лавандой постояльцем, время от времени похохатывая от его немудреных и плоских острот.

Как-то раз Исмаил услышал бурные вспышки веселья уже в комнате капитана. Сначала это были привычные раскаты хохота, затем они внезапно оборвались. Должно быть, Фросина испугалась, что узнают о ее визите к чужому мужчине. Наступила полнейшая тишина. Примерно через час со скрипом открылась дверь, и из нее, крадучись, вышла Фросина, пугливо, с пылающим лицом, но довольная и умиротворенная. Тихо спустилась по лестнице, как вор, который боится быть пойманным с поличным.

13

Бесповоротно ушли теплые осенние дни, а с ними и пешие прогулки к холмам Рождества Христова и Святого Афанасия, с которых открывалась как на ладони панорама «старушки» Корчи. Прекратились и длительные поездки на велосипеде в Мборью и даже восемью километрами дальше — в живописную Бобоштицу с ее красивыми тутовыми рощами. Завершился сезон вечерних променадов для дам и господ Корчи, демонстрировавших друг перед другом элегантность своих нарядов. Юноши и девушки перестали гулять чинными рядами по бульварам, с замирающим сердцем перекидываясь тайными взглядами из-под скромно опущенных ресниц. Теплая осенняя погода сменилась зимней стужей. Ночью выпал первый снег, пушистые хлопья кружились и падали весь день.

Какая несказанная красота заключена в обыкновенном снеге! Кажется, небо качает седой головой, и с нее медленно струятся на землю густые белые пряди, покрывая весь город. Снегопад в Корче отличался от снегопада в Тиране. Исмаил дважды видел столицу в снегу: там редкие мелкие хлопья быстро таяли под лучами солнца, выныривающего из-за туч. Здесь же снег шел неторопливо и долго, часами, днем и ночью. За ночь его выпадало столько, что утром, выйдя на улицу, люди по колено тонули в искристых пуховиках сугробов.