По волнам жизни - [164]

Тель и друзья бросились к нему на помощь, но карабинеры стали бить их прикладами.

Коци попытался подняться, чтобы присоединиться к товарищам, но тут один из фашистских агентов выстрелил в него из револьвера.

Тель, находившийся поблизости, бросился на фашиста, но не успел занести кулак, как сильный удар в голову свалил его рядом с Коци. Он пытался дотянуться до друга, но его рука безвольно упала. Он потерял сознание.

В тот же день в Тиране родилась, окрещенная кровью, Коммунистическая партия Албании{170}.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

1

Манушате была очень веселой в этот день — сегодня она получила письмо от Теля. Оно пришло уже с неделю назад, до востребования, но Манушате болела гриппом и не наведывалась на почту.

Как и в каждом письме, Тель писал, что очень любит ее, постоянно думает о ней и с нетерпением ждет удобного дня, чтобы попросить у ее родителей согласия на их помолвку. Но, писал Тель, этот день еще не наступил, ибо сейчас не время для помолвок и свадеб.

Манушате понимала, что Тель имеет в виду политическую обстановку, волну сопротивления, которая все росла в стране: он не сомневался в том, что наступит день, и при этом очень скоро, когда родина станет свободной, и тогда он, честно исполнив свой долг, будет вправе обзавестись семьей.

Перечитывая письмо в четвертый раз со слезами радости, девушка услышала шаги на ступеньках крыльца и быстро спрятала листок на груди.

Обернувшись к двери, она увидела на пороге Хесму с Юльбером на руках.

Хесма была в белом в красный горошек ситцевом платье, которое ей очень шло, на плечи накинута голубая кофта. Ее длинные черные волосы, пушистые после утренней ванны, рассыпались по округлым плечам, красивое лицо с черными бровями, глазами и ресницами и гладкой, блестящей от чистоты кожей вырисовывалось в дверном проеме, как в раме. С пышущим здоровьем ребенком на руках она показалась Манушате одной из тех матерей на картинах художников итальянского Возрождения, которых она видела в красивой книге с цветными репродукциями, где были представлены Рафаэль, Боттичелли и другие итальянские и зарубежные живописцы. Ребенок склонил маленькую головку на плечо матери, а ладошку правой руки положил ей на грудь.

Манушате, очень привязанная к Юльберу и не знавшая, как выразить свою огромную радость, бросилась к ним навстречу, выхватила маленького Юльбера из рук невестки и стала целовать и прижимать его к своей груди так сильно, что малыш, испугавшись неожиданного проявления столь бурных чувств, громко заплакал. Молодая тетка стала успокаивать его:

— Что, глупышка? Напугала тебя твоя тетка? Не хочешь, чтобы я тебя целовала?

Хесма сказала с легким раздражением:

— Кто ж так хватает? Ты ему сделала больно! Разве так целуют ребенка?

— А как целуют? — спросила Манушате недовольным тоном. — Иначе я не умею. Я без ума от него.

— Не видишь, какие у него стали щеки?

Манушате потрепала Юльбера по щечкам и стала подбрасывать вверх. Ребенок успокоился и заулыбался, обнажив два красивых зубика, похожих на два миндальных зернышка. На полных розовых щечках появились от улыбки две маленькие ямочки.

— С чего это ты, голубка, такая веселая сегодня? — спросила ее Хесма.

Манушате заправила прядь за ухо:

— Я всегда веселая…

— Ну да! Брось! Меня не обманешь! Уже давно я не видала тебя такой. Сидишь угрюмая и недовольная, будто тебя обидели.

— Не всегда же скалить зубы!

— Зато заговаривать их ты мастерица, скажи-ка лучше правду!

Манушате посерьезнела и сказала:

— Письмо получила.

— От Софики? — У Хесмы дрогнул голос.

Манушате, хотя и очень хорошо относилась к Хесме, считала ее скорей не невесткой, а старшей сестрой, никогда не рассказывала ей о своей любви к Телю: стеснялась, да и не знала, как Хесма к этому отнесется. Она боялась, как бы Хесма не отругала ее, узнав, что молодая золовка полюбила парня православной веры. Но обманывать Манушате тоже не могла, опустив глаза, она ответила:

— Нет.

— Тогда от кого?

Манушате села на миндер, усадив Юльбера к себе на колени. Хесма заметила, что та хочет с нею чем-то поделиться, подошла и присела подле нее. И тогда Манушате поведала ей о горячей любви, которая мучит ее уже более трех лет и которую она до сих пор скрывала от нее.

Хесма слушала золовку молча, с тревогой в сердце, и, когда Манушате закончила свою исповедь, опустила глаза и не проронила ни слова. Последовало тягостное молчание, во время которого невестка и золовка чувствовали себя словно на краю вдруг возникшей перед ними бездонной пропасти. Молчание нарушила Манушате:

— Ну, что скажешь, Хесма?

Хесма ответила, избегая ее взгляда:

— Не знаю, что и сказать тебе. Боюсь, эта любовь ничем хорошим не кончится.

— Почему? — испуганно спросила Манушате.

— Потому что Тель православный, а ты мусульманка.

Манушате возмутилась:

— И ты тоже разделяешь эти взгляды?

— Я нет, ничуть, а вот отцу и матери это, конечно, не безразлично. Они никогда не позволят тебе выйти за православного. Не забывай, что твой отец был сыном Муллы Камбэри и, хотя фанатиком его не назовешь, хотя он не ходит в мечеть и не соблюдает рамазана, все равно не согласится отдать дочь за православного. Ты молода и не понимаешь этого. Мать скажет «нет», значит, так и будет!