По волнам жизни - [163]

Сестра твоя, Софика».

32

В этот день у Ольги, в доме за церковью св. Георгия, проходило собрание нескольких товарищей из корчинской коммунистической группы, на котором Тель, недавно участвовавший в сходке, организованной в кондитерской Коци Бако на площади Митрополии, говорил о задуманной там крупной демонстрации — ее назначили на завтрашний день, 8 ноября.

В нынешнем собрании участвовали Тель, Гачо, Софика, Тони Бобоштари, Васк Любонья и Стефанач — все старые друзья Теля, с которыми он когда-то совершал прогулки по окрестностям Дреновы и принимал участие в «хлебной демонстрации».

Тель рассказывал товарищам о плане, разработанном в кондитерской Коци Бако, о том, как Коци, сгорая от радостного нетерпения, сообщил, что «Мека» принес добрые вести в связи с годовщиной Великой Октябрьской социалистической революции, а в заключение сказал: «Итак, товарищи, выступим завтра, пусть всколыхнется Корча еще раз, чтобы эти фашистские прихвостни поняли: коммунисты непобедимы!» — фашистскими прихвостнями и холуями Коци называл всех тех, кто считал, что немцы возьмут Москву.

В этот момент открылась дверь, и в комнату вошла Ольга, держа на подносе чашки с кофе. Она слышала все, знала, что завтра состоится большая демонстрация наподобие той, которая была проведена пять лет назад. Она боялась за сына, но ничем не выдавала своего волнения и не сказала Телю об этом даже полуслова.

На следующий день Тель встал рано, спустился к колонке, сделал, как обычно, зарядку и умылся по пояс холодной водой. Ольга принесла ему полотенце, которое он забыл прихватить с собой, и, взяв его из рук матери, он увидел печаль в ее глазах: на лицо матери вновь упала тень, подавляя робкую улыбку, пытавшуюся пробиться в уголки губ.

Ольга знала, что ее сын будет шагать в первых рядах назначенной на сегодня крупной демонстрации. Знала, что ее сын идет на схватку, которая может оказаться и кровавой. Тем не менее она держалась стойко, вела себя как обычно, чтобы нэ поколебать твердость его духа, чтобы сын, уходя, не видел мать в подавленном состоянии.

Ольга проводила Теля с улыбкой до ворот, однако, как только он ушел, стуча сапогами по булыжной мостовой, и ворота захлопнулись, она оперлась на засов, почувствовав, как навалилась на ее наболевшее сердце тяжесть. Ей показалось, что она сходит с ума, и глаза наполнились слезами, до сих пор ей удавалось их сдерживать, а теперь они безудержно потекли по щекам.

Ольга плакала, мучимая дурным предчувствием: ей казалось, что с ее любимым Телем что-то произойдет сегодня.

Была суббота, базарный день. Погода стояла прекрасная. Тель встретился с Коци Бако и другими товарищами, которые должны были возглавить демонстрацию. Колонна демонстрантов сформировалась быстро, и Коци Бако с друзьями возглавили ее.

Демонстранты прошли по городу и объединились с группой рабочих. Колонна все увеличивалась, на каждой улице в нее вливались все новые люди. У хлебного базара она выросла еще больше за счет толпы крестьян. Мастерские закрывались одна за другой, и ремесленники присоединялись к демонстрантам. Затем колонна со знаменем, которое держала высоко в руках одна девушка, прошла мимо рыбного базара и перед зданием полиции.

Устремив взгляд на знамя, Коци уверенно шагал во главе колонны рядом с Василем Таселлари, Таки Ндини, Телем, Гачо, организовавшими эту демонстрацию, за ними шли и пели многие другие коммунисты. Когда смолкла песня, улица огласилась криками: «Да здравствует свободная Албания!» Коци испытывал гадливость к напуганным карабинерам, которые, выстроившись в ряд на тротуаре, со страхом поглядывали на колонну, бурлившую, словно стремительная река.

Коци шагал и думал: вот эти фашисты — собратья тех фашистов, которые не так давно совершили столько зверств и преступлений в Испании, в той Испании, где умер Тэни Кономи{169}, так и не успевший вступить с ними в борьбу. Когда Коци узнал о смерти своего дорогого друга, он сказал: «Тэни, брат, ты умер, не отомстив им, зато мы отомстим за тебя!» Потом ему вспомнился разговор с женой — она затеяла его несколько дней назад, когда поняла, что ее муж готовится к участию в каком-то важном политическом деле. «Подумай, Коци, — сказала она, — ведь у тебя трое детей. Боюсь, как бы я с ними не оказалась выброшенной на улицу!» — «Человек должен быть сильным, жена. Борьба всегда сопряжена с опасностями. И меня могут убить. Но если не будешь бороться за будущее, умрешь раньше времени. Нет, это не по мне!» На миг перед глазами всплыло лицо четырехлетней дочери Филореты, потом сына Нико, который хотел присоединиться к демонстрантам, но его не пустили. Да, ради детей вышел он и вся эта колонна за ним, ради всех детей Албании, чтобы они были свободными и счастливыми.

Он шагал и, бросая взгляд то направо, то налево, видел друзей, всех своих друзей, шедших вперед с решительными лицами, с огнем в сердце, с песней на устах.

Когда они приблизились к памятнику Фемистоклу Гэрменьи, фашистские офицеры попытались вырвать знамя из рук девушки.

Тогда началась схватка.

Фашист-капитан свалился от ударов разъяренной и мстящей толпы, и в эту минуту один из карабинеров, заполнивших сад Фемистокла, бросил ручную гранату в гущу колонны. Потом раздались винтовочные выстрелы. Напротив памятника Фемистоклу упал тяжело раненный Коци Бако.