По волнам жизни - [156]

Суль Кенани шел в отменном настроении и думал: строительство дома на улице Бами, на первоклассном, но дорого вставшем ему участке, вскоре будет закончено; торговля шла как нельзя лучше (без сучка, без задоринки — говаривал он), и помимо всех этих благ аллаху было угодно свести его с этой итальянской горлицей, о которой он прежде и во сне не мечтал, а теперь вот, пожалуйста, как раз сегодня назначил свидание в небольшом домике, который снял в аренду и меблировал по вкусу Джузеппины.

Идя по улице, Суль предвкушал желанное мгновение, когда откроется дверь и в комнату войдет черноволосая Джузеппина, благоухающая, женственная и прекрасная, с обнаженными плечами, с очаровательной шеей, украшенной черной родинкой, с черными глазами, такими большими, что казалось, можно в них утонуть, и с маленькими ямочками, появляющимися на румяных щеках, когда она смеялась.

Однажды, когда Суль блаженствовал в объятиях ее пухлых ручек, отдыхая после утоленной страсти, Джузеппина, чтобы взбодрить своего похотливого любовника, пощекотала его и спросила:

— Dimmi qualche cosa, su![123]

И Суль, одурманенный любовной истомой, ответил, закатив полусонные глаза:

— Не сглазили бы тебя, моя голубка!

Она спросила с любопытством:

— Cosa vuol dire, Solejman?[124]

И Суль как мог перевел на итальянский язык:

— Che io ti taglio l’occhio nero, colombella!

Она сказала:

— Accipicchia![125]

И засмеялась со слезами на глазах. Ей никогда не приходилось слышать комплименты такого рода от своих любовников, а ведь одному богу известно, сколько их перебывало у нее!

Итак, Суль шел, предвкушая счастье, которое ждет его после обеда в объятиях Джузеппины. Встречные знакомые окликали его:

— Как себя чувствуешь, Суль?

Он отвечал гордо и весело:

— Как нельзя лучше!

Однако вся его радость тут же исчезла, как только он оказался перед магазином и взялся за ставни: на них, на лавке Суля Кенани, уважаемого собрата всего торгового люда Тираны, была приклеена одна из тех проклятых листовок, при виде которых у Суля всегда портилось настроение.

Увидев эту злосчастную листовку, Суль, еще не успевший выйти из блаженного состояния, навеянного радужными грезами, почувствовал себя так, будто кто-то вылил таз с помоями на его новый элегантный костюм, одетый по случаю этого праздничного дня, и будто чей-то голос прошептал ему на ухо: «Забыл про них, ан вот она!»

Он машинально уставился в красную, как кровавое пятно, листовку и прочитал следующие слова:

«Албанский народ! Фашистский зверь, истерзав в своей империалистической войне народы Европы, теперь зарится на единственную миролюбивую страну — Советский Союз, свободное отечество советских рабочих и крестьян. Только Советский Союз гарантирует нам подлинную национальную свободу…»

Взбешенный Суль попытался сорвать листовку, но не тут-то было: накрепко приклеенная, она не отрывалась. Он хотел достать нож из кармана и соскоблить ее, но передумал: по тротуару ходили люди, и не стоило привлекать их внимание. Суль взял себя в руки, торопливо отомкнул висячий замок и рывком поднял ставни. Однако какой-то прохожий мальчишка успел заметить:

— Кажется, к ставням что-то приклеено!

Не удостоив мальчишку ответом, Суль вошел в магазин, и там, на полу, будто недостаточно было листовки на ставне, валялась еще одна.

Суль выругался, поднял ее с отвращением, какое вызывали в нем разве что неоплаченные векселя, и хотел разорвать в клочки, но передумал.

«Посмотрю-ка, что там дальше написано, — подумал он. — А то остановился на половине!»

Он сел на стул и быстро дочитал:

«Албанский народ! Близок день освобождения от ига фашистского империализма и помещиков. Все, без различия веры и места жительства, объединим свои силы ради свободной Албании, которая обеспечит всем людям хлеб, мир и справедливость.

Да здравствует албанский народ! Да здравствует Советский Союз! Да здравствует Красная Армия — освободительница угнетенных народов!»

Суль зажег спичку и поднес к ней листовку, тотчас вспыхнувшую.

Глядя на языки пламени, уничтожавшие эти написанные на обыкновенном листке бумаги необыкновенные слова, Суль размышлял: хорошо бы вот так же легко и быстро исчезали все неприятности и горести, отравляющие душу в этой быстротечной жизни! Чтобы, стоило лишь поднести спичку, и они сразу превращались бы в пепел, как вот эта листовка, которую он только что держал в руке и пепел от которой разлетелся от одного дуновения!

Да, листовку он сжег, она исчезла, однако другая все еще торчала на ставнях, как нарыв на теле, который, как бы ты его ни скрывал, всегда при тебе. И надо же было случиться этому именно сегодня, в день, когда он назначил на шесть часов свидание с Джузеппиной, в той комнате, которую Джузеппина так мило называла «nido d’amore»[126] и где Суль забывал о всех своих печалях и заботах.

Суль всегда закрывал магазин, когда уходил на свидание с Джузеппиной или по какому-либо делу, он не доверял подмастерью и даже своему сыну Садыку, который уже давно потихоньку таскал из магазина белье, свитера и рубашки для своих новообретенных друзей голодранцев. Но как теперь опустить ставни с этой листовкой — смотрите, мол, до чего смело действуют коммунисты?