По волнам жизни - [14]

Старшая сестра мальчугана, Нурия, тоже баловала его; теперь она помолвлена с богатым торговцем из Тираны и вскоре должна выйти замуж.

Нурия обручилась с Сулем Кенани в то время, когда даже мысль о браке между тиранцем и девушкой из Гирокастры никому не могла прийти в голову. Молодые люди из Тираны непременно женились на уроженках этого города, а девушки из Гирокастры выходили замуж за своих земляков. Тем не менее Нурия и Суль все-таки обручились, и произошло это вот каким образом.

Суль Кенани держал мануфактурную лавку на улице 28 Ноября напротив мечети Хаджи Этем-бея. Вплотную к лавчонке примыкала аптека приятеля Хасана — Мухамеда Сайдини из Гирокастры, и Хасан часто заходил в аптеку поболтать. Друзья выносили на улицу стулья и усаживались возле дверей — в помещении нечем было дышать. Если приходил какой-нибудь клиент купить, например, касторки, падкий до болтовни аптекарь нехотя поднимался, шел в лавку, отпускал товар и, вернувшись на улицу, снова усаживался на стул, и беседа продолжалась с прежней живостью. Глядя на зеленоватую струйку в канаве, протекавшей перед лавками вдоль улицы 28 Ноября, друзья с удовольствием вспоминали далекие времена, когда они мальчишками играли на Мечите{33} в бродячих музыкантов, вспоминали, какое было тогда изобилие, и жаловались на нынешнюю дороговизну.

Однажды, в разгар беседы, зашел разговор о Суле Кенани, и аптекарь его расхваливал. Затем он поговорил с Сулем, превознося перед ним Нурию, дочь своего приятеля Хасана. После этого Суль послал в дом Камбэри двух женщин из Тираны — посмотреть на девушку. Она понравилась обеим, и сватовство состоялось.

Исмаилу никогда не забыть пышной той свадьбы.

На просторном дворе у дома жениха, в тени шелковицы, величаво раскинувшей ветви, расставили множество софр{34}, ломившихся от жареного мяса, баклавы{35}, бюреков{36}, кабуни{37}, ракии. Гости приносили в подарок по барану, мешку сахара, кофе и прочую снедь. Свадьба длилась неделю. Все опьянели от ракии и пива, но еще больше — от песен приглашенных для увеселения цыганок в цветастых платках с бахромой. Били в бубны, цыганки пели и плясали, сгибаясь в тонкой, хоть в кольцо продевай, талии. Они трясли пышными плечами и грудью, стянутой красным бархатным вышитым жилетом. От быстрых, стремительных движений звенели мониста, а тонкие шаровары и покрывала колыхались, как пенистые волны…

Тиранцы, в черных жакетах и белоснежных суконных штанах, в высоких келешэ на головах завороженно смотрели на танец «наполеона»{38}, который исполняла Байамэ, а потом — на танец с «платком холостяка», изящно трепетавшим в ловких руках танцовщицы Рукии. Закончив плясать, она подожгла платок, сжигая, по поверью, холостяцкую жизнь новобрачного. Мужчины глядели на плясунью и восхищенно шептали:

— Ну и глаза у этой голубки!

После плясок цыганки подходили к сидящим гостям, простирались возле их ног и клали им головы на колени, а те прилепляли ко лбам танцовщиц золотые монеты.

Но больше всех на этой свадьбе плясала и пела мать жениха — Мереме Кана, большая охотница повеселиться. Подзадоривая ее, приятели Суля смеялись:

— Ну что, Мереме, забрали у тебя то́ски сына!

А Мереме отвечала им песней:

— Сын как был у меня, так и остался!

А тоски — дай им аллах здоровья!

Потом ловко поправляла сбившееся кружевное покрывало и снова принималась плясать — да так, словно и не устала вовсе.

А если, пытаясь поддеть Мереме, кто-нибудь говорил ей, что зять-де обычно теще милее сына, она быстро опускала покрывало до глаз и шумела:

— Типун вам, бесстыдники. Ишь! Чтоб вас! Зять — это зять, он сыном не станет! Даже когда выговариваешь «зять», рот раскрываешь широко, а когда говоришь «сын», губы плотнее сжимаешь, чтобы не дать слову выпорхнуть, потому что сын всегда в материнском сердце, да падут на меня его беды!

6

Из разговоров отца с товарищами, которые Исмаилу иногда удавалось послушать, ему особенно запомнились слова «джока»{39} и «сетра»{40}, которые чаще всего повторялись. Несколько позже мальчик узнал, что отец состоял членом политической группы «Джока», враждовавшей с политической группой «Сетра». Что это были за группы и чем они занимались, Исмаил, конечно, не знал. Но само слово «джока» и рисунок, который он видел в газете или на какой-то открытке, где изображался крестьянин из Центральной Албании в наброшенной на плечи джоке (такие ежедневно встречались на улицах Тираны), стоящий напротив толстого бея с жирным загривком и двойным подбородком, с короткой сигарой в толстых губах, само это слово ему подсказало, что группа защищала интересы крестьян. Ну а группа «Сетра», конечно, состояла из беев, то есть тех, кто убил Авни Рустэми{41}.

На живого Авни Рустэми Исмаилу посмотреть не удалось. Но все же он видел его, и вот как это случилось. Однажды учитель начальной школы собрал всех ребят и повез их в тиранскую больницу, которая примыкала к часовой башне. По дороге учитель грустно и торжественно рассказывал детям, куда и зачем они едут, кто такой Авни Рустами и что он успел сделать за свою короткую жизнь. Маленький Исмаил и его одноклассники узнали со слов учителя о том, что Авни Рустэми совершил в Париже покушение на феодала Эсада-пашу Топтани