По воле твоей - [7]

Вдруг что-то случилось.

Вокруг как-то разом все задвигалось, засуетилось, от передних рядов донеслись протяжные крики. Любим озирался по сторонам, пытаясь осознать происходящее и больше всего боясь подумать о том, что все хорошее в его жизни уже кончилось.

Плотный рев многих тысяч чужих глоток ударил спереди и, становясь с каждым мгновением все сильней, словно бешеный поток из прорванной запруды, захлестнул смешавшиеся ряды ростовцев. Владимирское войско налетело внезапно, могучей, необозримой рекой ринулось с пологих холмов вниз.

Видно было, как один за другим повалились княжеские стяги, и сразу вслед за тем к победному реву владимирцев добавился тоскливый вой многих сотен голосов со стороны обреченного на неминуемую смерть передового полка, и такой же плачущий вой всплеснул слева, где владимирская конница уже рубила пешцев и растерявшихся боярских отроков.

Дружина Мстислава, уводя князя от беды и заодно спасая себя, кинулась назад, в гущу большого полка. Она прорывалась сквозь ошалелые толпы, ударами мечей и сулиц[6] расчищая дорогу, сбивая воинов с ног и топча упавших. Никто даже не думал о сопротивлении врагу — так велик был охвативший всех ужас. Весь большой полк побежал, передние ряды, избиваемые стрелами, налетели на задние, и множество бежавших сразу погибло в немыслимой давке, раздавленные сапогами и проткнутые собственным оружием.

Недалеко от Любима в людском потоке метался и пронзительно кричал вороной жеребец воеводы Иванко Степанича. Он бил и бил задними копытами по набегавшим на него людям. В крупе коня торчали стрелы, а маленькое сухое тело воеводы, нога которого застряла в стремени, после каждого удара вскидывалось и взмахивало руками.

Теперь все беспорядочно бежали. Многие обезумевшие кидались к обозным телегам, пытались заворотить их назад и заваливали лошадей, бившихся в оглоблях. Любима толкнули в спину, он упал, поднялся и снова упал, попытался встать и поднять слетевший с головы шлем, но тщетно.

Совсем близко, сзади, надвигалась смерть. Любим успел вскочить и полуобернуться в сторону, откуда доносился конский топот. Увидел белое лицо бегущего прямо на него Олешки Микулича и сразу за ним — в полнеба, огромного, как из детских страхов, коня со всадником в вышине. Всадник занес топор для удара. В следующий миг раздался короткий стук, с Олешки брызнуло Любиму в лицо что-то теплое, горячее, и тяжелое тело, падая, сшибло, придавило Любима к земле. Смерть пронеслась дальше, опахнув потным ветром и швырнув из-под копыт рваные куски дерна. Любим выбрался из-под Микулича, отталкивая липкими руками от себя его размозженную голову.

Он побежал, не зная, в какую сторону бежит. Приходилось то и дело перескакивать через убитых, катающихся по земле от боли раненых, разбросанный обозный скарб. Острая боль снова ужалила ногу и немного привела его в чувство: нет, спасаться надо расчетливей. Любим огляделся, стараясь не замечать, как повсюду конные рубят бегущих, понял — туда, где вдали синела полоска леса, в котором еще утром мирно стояло их войско и куда сейчас уже бежали многие.

Он увидел валявшийся на земле меч в богатых, украшенных золотом и камнями ножнах и жадно схватил его, но через несколько шагов бросил. Тяжелое красивое оружие не прибавляло уверенности, а, наоборот, казалось опасным. Он побежал дальше. Справа в поле зрения попал всадник, догонявший пешего. Любим понял, что сейчас конный зарубит с ходу пешего и станет выбирать следующего. Любим упал плашмя. Потом, услышав глухой удар, осторожно приподнял голову. Владимирский всадник, удаляясь, заносил меч на бегущего без оглядки молодого белобрысого отрока в красном кафтане.

Вот так — короткими перебежками, часто залегая, стал Любим продвигаться дальше.

Было жарко, и сердце колотилось в пересохшем горле. Он почему-то твердо был уверен, что добежит, спасется. В лесу схоронится, а там и домой дойдет.

После очередной отлежки он решил добежать до видневшейся впереди телеги, что стояла, скособочившись, с растопыренными оглоблями: отлетело колесо, а лошадь выпрягли. Может, кто-то спасся? Под телегой можно было отсидеться, переждать. Улучив мгновение, Любим перекрестился и что было сил рванулся вперед. И — добежал. Сунулся под телегу и отшатнулся: оттуда смотрели на него со страхом и злобой глаза сотника Ондрея Ярыги. В руке сотник сжимал выставленный вперед длинный острый нож.

— Куда? Убью! — прохрипел Ярыга. Потом, всмотревшись, узнал и опустил оружие. — А, это ты, сват. Лезь сюда быстрей.

Любим не был ему сватом, но обрадовался. Забравшись под телегу, он словно почувствовал себя под защитой этого большого, сильного человека.

— Вот что делается, сватушка милый. Разбили нас, — сообщил Ярыга. — И бояр побили, и князь будто убит. Выбираться надо отсюда. А? Коня бы поймать, сватушка дорогой. А? Я-то раненый. — Он показал намокший кровью рукав. — Поди поймай коня. Вон конь стоит… Поди поймай, будь так добр.

Ну не чудо ли — невдалеке и впрямь стоял рыжий мохноногий неоседланный конек, удивительно спокойный посреди всеобщего беспорядочного движения. Может, его никто и не замечал из-за его спокойствия. Слегка только вздрагивая от диких криков, он даже щипал траву да хвостом отгонял слепней.