По воле Петра Великого - [113]
Пашков, свободный от воздействия Гагарина, бывшего теперь далеко, точно исполнил приказ Петра. Много помог ему Нестеров, которого должен был призвать Пашков, знающий о фискале от самого царя.
Шпион, словно чутьём проведав о прибытии тайного ревизора, без зову явился к царскому посланцу, едва тот въехал в дом губернатора. С Нестеровым вместе обшарил приезжий целый дом, оставил только ненужный хлам, а всё остальное приказал нагрузить на барки, везти водою до Верхотурья, потом — дальше в Петербург.
Разнюхал фискал и о заветном шкапчике в стене, потому что дня два ходил по дому, выглядывал, постукивал, выспрашивал осторожно прислугу. Особенное внимание обратил шпион на кабинет Гагарина. Здесь у стены, где диван, увидел остатки мусора, оставленные сначала мастером, а потом Келецким... Диван был мгновенно отодвинут, стена выстукана... И с торжеством, своими руками раскрыл нишу фискал при удивлённом Пашкове, подал ему связки бумаг, значение которых было ясно при первом взгляде...
И на Салдинскую слободу указал Пашкову шпынь; гам тоже побывали они. Но, благодаря хитрости Гагарина, взяли только то, что и было раньше обречено на жертву князем. Попа Семёна и Агаши Пашков не тронул, не имея на то приказаний.
Нестеров же указал приезжему: у кого из служащих и начальников можно найти точные сведения о проступках Гагарина по управлению краем.
Больше трёх дней собирал и записывал показания Пашков. И, наконец, в конце недели помчался обратно, довольный удачным исполнением важного поручения, данного Петром. Хотя прямых улик не было в руках у Пашкова, но косвенных и очень сильных — без числа!.. А большого и не нужно, если Пётр предрешил, что следует почему-нибудь построже расправиться с сибирским губернатором, который, по общему отзыву, больше имеет доходов от этой губернии, чем Пётр от целого царства. К тому же Русь до Урала и территорией гораздо меньше, чем богатая, необъятная Сибирь.
14 июня, прямо к заседанию суда, к допросу царевича попал в Петербург Гагарин. 19-го числа он вынужден был видеть второй допрос Алексея, пытку измученного, худого юноши, которому было дано двадцать пять ударов «на виске». Больным вернулся князь домой.
А ещё 5 дней спустя прибыл в столицу Пашков, никому не показываясь, явился прямо к царю и дал подробный отчёт о своём розыске.
Это случилось 24 июня, в тот самый день, когда в Сенате должен был состояться приговор Верховного суда по делу царевича.
Пашков увидел Петра после бессонной, мучительной ночи, с воспалёнными глазами, с жёлтым, обрюзглым лицом. Царь тупо поглядел на него и хрипло пробормотал:
— Гагарин?.. Да, да... знаю!.. Хорошо... После... повечеру... Теперь мне нет часу... Ступай!
Сам вскочил, велел подать одноколку, быстро покатил к Сенату, где с семи часов утра стали съезжаться члены Верховного суда, учреждённого Петром для разбора этого тяжкого, неслыханного процесса, где царь-отец, во имя прав народа на лучшую участь, боролся насмерть с собственным сыном, правление которого грозило уроном, новой смутой обширному царству, едва начавшему оправляться после долгого ряда печальных, бесславных лет внутренней междоусобицы, разорения и поношения от внешних врагов.
Почти все сто двадцать девять человек, составляющих Верховное судилище, были налицо в большом, длинном зале заседаний. Ждали только Меншикова, которому дано было знать, что суд в сборе. Не хватало ещё нескольких запоздалых сочленов.
Незаметно со двора прошёл Пётр в проходную комнатку, где в другие дни, рядом с присутственным залом, дежурили курьеры. Теперь они были удалены и под страхом грозной кары не смели даже близко подойти, чтобы не слышать, о чём будет говориться в высоком собрании.
Осторожно, чуть приоткрыв дверь, Пётр заглянул в зал, имеющий обычный, строго величавый, угрюмый и простой вид.
Зеркало, портреты, место государя, сейчас пустующее, столы секретарей, длинный стол, за которым темнеют кресла сенаторов... Всё, как и раньше, такое давно знакомое царю.
Только необычен состав присутствующих здесь лиц.
Десятки лет знает их царь, видел каждого на своём месте, в военных советах, в Адмиралтейской коллегии, на палубах кораблей под ядрами врагов, перед рядами полков, идущих на врага; у себя в кабинете с докладами о порядках и беспорядках в царстве и столицах его... Вместе со многими проводил он ночи, весело, шумно беседуя на пьяных пирушках или на затейных ассамблеях; играл с ними в карты или толковал о науках, о текущих событиях русской и европейской жизни. Большинство из них — высшие офицеры его гвардии, славные, довольно честные люди, но далёкие от знания законов и вопросов права. Каждого царь знал хорошо и умел поставить на такое дело, где этот человек мог быть пригоден лучше всего...
Среди большой, блестящей толпы, наполняющей зал, очень немного сенаторов, всего человек пятнадцать — двадцать. Они знакомы с законами, опытны в решении самых запутанных тяжб... Но их голоса, естественно, могут потонуть среди сильного гула остальных ста человек, «случайных судей», как это хорошо понимает сам царь.
И странно ему видеть пожилых, давно знакомых людей в несвойственной им роли, от которой даже переменились их движения, манера говорить, самая наружность...
