По воле Петра Великого - [102]
Передал старый мулла Мамай-султану слова уруса, и стали оба тихо совещаться между собой. Наконец пришли к решению. Старик, ещё ласковее улыбаясь Трубникову, ещё чаще закивал головой, которая, в зелёном тюрбане, казалась слишком тяжёлой и большой для тонкой высохшей шейки муллы.
— Яхши!.. Харшо, бачка! Аллах много добра даст, што правду любишь... И для губернатора вашего тоже много богатства и здоровья даст!.. И тебе дары будут... А к контайше пока тебя пускать нельзя... Надо, чтобы ты ехал к самому Хаип-Магома-хану. Ему все говори. А к контайше мы можем другого человека посылать... Тоже ваш, урус. Он давно, раньше тебя пришла... Твоё слово сказала, а мы не верила... Теперь верила. Эта улан ваш, урус была прежде, теперь — наш стала... А мы с эта улан ещё будем свой уздень посылать, хорош человек... ему будет верил контайша. Вместе будем поход делать, не будем твой Темир-баш, Букголт до Эркет-Нор допущать... Воевать ево будем!..
— Да неможно этого никак. Где ещё там ваш Тургустан-городок, в котором проживает хан Хаип?! Пока вы меня доведёте, пока што!.. А подполковник уже будет у своего места!..
— Нет, не бойся!.. Мы и то поход делали, ещё ничего верно не слыхамши... И Хаип-Магома, хан наш светлый, не в Тургустане... Поближе гораздо... Тоже с войском наготове... Туда мы тебя в неделю довезём. А человек ваш, который к нам перешёл, он тут... Я его позову! — через муллу объявил Мамай-султан офицеру.
— Што делать! Видно, так и надо! — с досадой пожал плечами тот и по знаку Мамая занял место на кошме, поодаль, закурил поданную ему трубку, чтобы сократить время ожидания.
Через несколько минут высокий, стройный человек, одетый по-киргизски, вошёл в юрту и, низко поклонясь Мамай-султану, обернулся с поклоном к Трубникову, которому сразу показалось знакомо густо загорелое, но не калмыцкое лицо вошедшего.
— Челом бью господину подпоручику, Феодору Максимычу! — громко, весело прозвучал знакомый голос.
— Сысойко!
— Он самый и есть!
— Да как ты попал сюды?..
— Так же само, как и ваша милость, с вестями важными от господина губернатора. Да мне, слышь, не больно поверовали эти... люди добрые! — кинув взгляд на муллу, который насторожил уши, слушая быструю беседу урусов, сказал Задор. — А вот ты — счастливее. Я знаю, тебе тута придётся оставаться, а меня — хотят к контайше слать. А я уж и прежде побывал у нево... И там народ взбулгачил... Такое же войско наготове стоит. Поди, и без упрежденья нашего теперь навалятся на господина Бухгольца... Не дадут ему дальше продираться. Повернёт в Питер не солоно хлебавши, коли только жив ошшо будет!.. Давай всё-таки письмо к Эрденю. Велят мне ехать поутру, не одному, с большою ордой, с их дворянами важными, чтобы крепче мир замирить с контайшею на эту пору, пока нашего Бухгольца не выпрут из Ямыш-городка...
— Ну, нечего делать, бери, вези! — отдавая Задору письмо, хмуро проговорил Трубников. — Што говорить там надо — не учу тебя. Сам знаешь, не хуже меня...
— Сдаётся... А што прикажешь, господин подпоручик, дома сказать, друзьям и знакомым, когда я поверну в Тоболеск? Как видно, раньше тебя там буду, — не то дружески, не то с затаённой насмешкой спросил Задор.
— Што? Кланяйся всем, хто обо мне спросит... Чево же боле?..
Ещё суровей стало лицо офицера, скорбь и досада пролегла в складках между бровей, в углах плотно сжатого рта.
Хочется ему передать особый, горячий привет Агаше, тем более что близок бывший батрак к поповскому дому. Но что-то, словно против воли, помешало Трубникову.
— Скажи там, штобы старались выручать меня поскорее, ежели эти... приятели задержут тута надолго... От них всево станется...
— Скажу, скажу! Ужли приятеля в неволе оставлю... Да и сам господин князь-губернатор так милостив к твоему благородию... Недаром такое важное поручение поручил... Вызволит, коли што...
И, обернувшись к Мамай-султану, бойко по-киргизски заговорил Задор:
— Вот, письмо я получил, как видишь, господин! Когда угодно могу в путь сбираться.
— Хорошо. А теперь иди к себе и твоего приятеля возьми с собою, пусть он отдохнёт с пути... Завтра ещё потолкуем все вместе перед твоим отъездом.
Поклонился по-восточному Задор и вышел с Трубниковым, тоже отдавшим почтительный поклон племяннику ханскому.
А тот ещё долго толковал со своим советником-муллой о неожиданном госте и мудреных делах, совершающихся в этом обширном мире по воле Аллаха.
