По ту сторону пламени - [136]

просит у оборотня разрешения осмотреть Эйсу. Я прячу лицо на груди у Илая, растворяясь в тепле. Под веками стремительно выцветают, лишаясь узников, внутренние контуры. Периметр, наоборот, ощеривается сталью: твари ждут нас. — Уле! — всхлипывает Свидетель. Рваный ритм удаляющихся шагов.

— Принесите протезы Мантикоры, — требует Эрлах. — Одно… два инвалидных кресла.

— Этому необходимо в операционную, — возражают целители.

— Тогда одно кресло. Эй, Картер! Томас и Пвин! Вы отвечаете за него передо мной лично. Никого, кроме врачей, не допускать. Иные приказы не рассматривать. Понятно?

— Да, сэр! — вздрагиваю. Успеваю поймать замутненный мукой взгляд Сойта Роэна:

— Мы вернемся за тобой, — мужчина до желваков стискивает зубы, когда его перемещают на носилки. Короткий хруст и вскрик: Наасу вправили перелом. Под выстроенной медиком из каменного крошева формулой продолжает вспухать и опадать плоть, заклинание закручивается вокруг руки, вытравляясь воспалением на коже.

— Зажми вот здесь и держи не меньше получаса после того, как пройдет зуд, — парень заставляет Нааса вцепиться невредимой рукой в место чуть выше локтя, где сходятся линии и срастаются кости.

— Знаю, — кривится рыжеволосый маг. — Спасибо.

Ноздри щекочет знакомый запах свежескошенной травы: Эйсе обрабатывают запястья пузырящимся фиолетовым раствором. Рана в разрезе штанины перемотана темными от зелья бинтами.

— Я проверю ваше состояние, — предупреждает целитель прежде, чем сотворить волшебство. Между нами тело Айяки. Тонкие черты поблекли от пыли, посерело черное платье и разметавшиеся в беспорядке витые пряди — а вокруг в разгорающемся искусственном свете колдуют, переговариваются, шуршат пластиковыми мешками и торопятся жить люди.

— Давайте обработаю порезы и пулевое, — но Илай качает головой.

— Нет, — говорю я.

— Выпей, — Наасу прикладывают к губам крошечную склянку, вручают спеленутому чарами поперек обнаженной груди оборотню шуршащий пакет. Я и не видела, что он тоже пострадал.

— Примете часа через три красные капсулы, потом дважды в день белые таблетки — пять суток. Воздержитесь от алкоголя. Я положил клей, антисептик, бинты и заживляющую мазь. Обработайте ссадины от камней, — врач прячет лекарства в сумку. Шепчет в пол:

— Удачи.

— Спасибо, — лучезарно улыбается подошедшая Сано. Ее обнимает высокий светловолосый маг с полумесяцем шрама, рассекающим правую щеку от виска до подбородка. Жених. Сойт Роэн называл имя… Ульрих… Ульрих Пата. Охотник. Но вместо боевой формы на нем джинсы, военная куртка поверх коричневого свитера. Говорит:

— Пойдемте.

Рисунок Университета почти растерял серебро, только запертая в плотный кокон лаборатория еще нервно плавится от моего присутствия.

От следа Плутона в моем сердце.

— Куда? — спрашиваю я.

— За периметр, для начала, — Ульрих теснее сжимает Сано.

— А потом, — хрипит Эйса. Замечаю в толпе у выхода его отца. Всего на секунду и впервые — совершенно растерянным.

— Не здесь, — подождав, пока мимо пройдут медики с упакованным в пластиковый мешок трупом, парень тихо добавляет:

— Многое произошло за время вашего отсутствия. Вы даже не представляете…

— Пора восстанавливать барьер, — приближается Эрлах. — Я провожу вас к выходу. На всякий случай.

Безразлично кивает Ульриху:

— Пойдешь с ними. Поможешь перенести погибших.

— Так точно, сэр, — тону не достает почтительности, а в серых глазах плещется больше понимания, чем должно. Илай выпускает меня из объятий, шепчет:

— Я понесу ее, — Айю. Наас болезненно хмурится, пальцы впиваются в чары на плече.

— Я помогу… Марии, — вспоминает имя Ульрих. Легко забыть: тот и раньше напоминал тень, что слепо повторяет каждый шаг хозяина. А теперь Янни, солнечный ребенок Янни выгорел дотла, и Мария недвижимо застыл, впервые по- настоящему опустев. Кажется, даже не понимает, зачем незнакомому парню забирать его брата. Вздохнув, Сано направляется к ним.

— Мантикора… — скрыт за белыми халатами. — Что с ним делают?

— Подключают протезы к нервам и мышцам, — проследив за моим взглядом, поясняет Эрлах. — Он сможет идти самостоятельно.

— За хорошее поведение ему разрешали погулять в теплицах, — ядовито шелестит Хикан. — Не надо, — это уже охотнику, подкатившему инвалидное кресло.

Илай поднимает тело Айяки.

Дикий вопль разрывает прочие звуки в клочья. Мантикора. Иду вслед за Илаем и бредущим будто на ощупь Наасом. Люди расступаются — слишком широко, чересчур поспешно, бросают мертвецов и Мантикору, обхватившего угловатые, испещренные знаками конечности из старого железа.

— Сможешь встать? — дернувшись, мужчина втягивает голову в плечи. От него по- прежнему звонко пахнет краской, хоть гнилостная отдушка выветрилась. Просторная больничная роба подчеркивает чудовищную худобу, пятнистая от синяков и татуировок кожа обтягивает суставы. В изможденном лице мало эмоций, а еще меньше воли. — Меня зовут Зарин. Ты помнишь свое имя?

Молчит, пристально рассматривает. Правое веко дергается в тике. Опускаюсь на корточки:

— Это важно.

Шуршит Яннина куртка: Мария встает, бережно прижимая брата к груди. Ульрих Пата держится поблизости, чтобы помочь, если силы парня иссякнут. Выныривает из-под стола Сано с отчаянно мяукающим котом под мышкой. Хикан и Эйса ждут у рваной кромки битого стекла.