По ту сторону пламени - [126]
— … береги…
— … рям нельзя верить!
— Сколько же их здесь?!
— … нарушат пакт как только…
— Почему им просто не убить нас?
— … знают, где Университет…
— Хотят, чтобы мы расслабились и сняли обереги! Перебьют по одному, никто и не…
— … чары Боди, Боги, как их там…
— Бози, идиот!
— Нельзя…
— Бред!
— Карс! Кааарс…!
— Да мертв он! Заткнись!
— Господи…
— Наас! Эй! Какого черта вы творите?!
— … твари…
— Посмотрите туда! В фонтане! Череп!
— Спасаем свои задницы! И ваши в придачу! — звенит от ветра знакомый голос. Вытираю рот и приподнимаюсь на локтях, не отрывая взгляда от лужи крови и слизи. Мир накреняется и смазывается, руки подламываются — я должна упасть, но, наоборот, взлетаю. Вместо людей впереди мерцает полотно света, за которым танцуют сумерки. Прикусываю язык, давлюсь вскриком.
— Прости, — внимательные красные глаза. Прикладывает ладонь ко лбу — обжигающе горячую, хоть пахнет снегом. Стряхиваю прикосновение ценой новой волны головокружения.
— Прости, — опять говорит он. Губы алые от ран. Тянусь дотронуться, слизать, прогнать кислый вкус рвоты и крови. Его жар печет щеки. — Знаю, жарко. Как тебя зовут? Ты помнишь?
Конечно, я… Хриплю:
— Зарин, — выведено на желтоватой клетчатой странице. Девушка, бледная до синевы на белых простынях. Рядом сидит очень похожий… ее брат. Парень с
волосами цвета меда заглядывает через плечо, кончик длинной косы чиркает по столбикам имен…
Наас. Наас Мерезин. Второе имя — как у демона. Мое тоже:
— Аваддон. Зарин Аваддон.
— А до этого? — пальцы впиваются, жгут — не вырваться. Хоть бы отпустил. Хоть бы притянул ближе.
— До Зарин! Кем ты была! — встряхивает, разрывая на части. Виски пронзает иглами. Запах краски разъедает легкие. Сиплю, смаргивая слезы:
— Какая разница? Это неважно! — важно, что толпа смолкла, стоило заговорить кому-то дребезжащему и ломкому. Его я тоже видела в день, когда получила имя. Старик, лицо сминалось и разглаживалось, а мне было так…
— Больно! Голова…
— Мигрень. Знаю. Портал активен, — кривится. Внутри него чадит незатухающее пожарище. А во мне, что во мне?
— Илай.
— Да, — улыбается. Красиво. — Имя. Твое. Думай. Не слушай их. Вспоминай. Воздух над нами выгорел до белого золота. Огненные вихри почти задевают дымящиеся мраком крыши. Она ведь тоже не знала моего имени. Плутон — обратившаяся пылью звездная ночь. Никто не знал. А теперь и не узнает:
— Я не могу. Не помню, — слышала миллион раз, но в памяти вместо звуков лишь интонации, с которыми его произносили: много страха, а еще больше вины.
— Киса, — требует Янни. Боже, конечно — Янни, как я не узнала?
— Не сейчас. Она не сможет, — Илай застегивает мальчишке змейку до подбородка, пряча Беса. — Держи его крепко, чтобы не убежал.
Выпрямляюсь и осматриваюсь. Картинка скользит и заваливается вместе с непослушным телом. Между нами и посланниками Университета полукругом застыли отмеченные тварями маги. Напряженные спины, стиснутые кулаки, им нет нужды, подобно охотникам, вскидывать заплетенные чарами руки. Достаточно клубящийся тьмы позади солнечной сетки барьера. Айяка и деревянный от блестящих сталью пут Рики держатся особняком. Девушка неловко сжимает пистолет. Будто не может определиться: направить на пленника или против охотников.
— Попытайся понять, как ты здесь оказалась, — Илай оглядывается, хмурится до глубоких морщинок на переносице, — возвращайся от конца к началу, хорошо? Если покажется, что чего-то не хватает — не двигайся вперед, пока не вспомнишь. Ладно?
— Да…
— Как голова? Я позову Энид.
— Не уходи, — не бросай меня.
Целует, металлически-свежий и горький от огня. Кусает — и я возвращаюсь к первому поцелую. А после к Плутону: тогда она обещала…
— Вспоминай. Пожалуйста. Это необходимо.
Осторожно разжав хватку, отступает к остальным. Дергает за локоть Энид, занимает ее место. Целитель опускается на колени рядом. Накрывает запястье, считая пульс.
— Посмотри на меня, — ослепляет светом. — Смотри!
Смотрю и вижу фотографию на стене, где она смеется в объятиях Кана. Обожженное лицо и вдавленную грудь под нелепой чужой рубашкой — вот, каким
был бы последний снимок, завершающий историю от черно-белого младенца на руках матери до…
Тони. Почему он убил Тони? Кажется, я говорю вслух. Энид, вздрогнув, отшатывается. Шипит:
— Кан никого не убивал!
Но я видела удавку. Тони перерезали горло. Трогаю шрамы на шее, запястьях. Раскрытую пухлую рану, открывшую портал.
— Он бы не… твой дружок был там раньше всех! Никто не видел, как и когда они погибли, — штормовые глаза сверкают яростью и непролитыми слезами. — Наас ненавидел Кана и любил Айяку! Он убийца! Не Кан!
… Наас?
— Нет…
— Конечно, ты так не думаешь! — коротко хохочет. — Вы с ним одинаковы, все вы… Одинаковы. Верно. Поэтому в ветре над ручьем я сказала — да, когда едва знакомый парень попросил убить запретную тварь. Поэтому, спустившись под землю, не убила.
Мы одинаковы, и твари, и люди. Только люди это отрицают.
Я могу ответить, что руки Кана были в крови — а ладони Нааса лишены следов, когда убийца наверняка бы порезался об острую цепочку. Но она не услышит, ведь так проще. Другие тоже слушают не правду, а меняющего личины Гофолию: — Вы угрожаете нашим жизням и говорите о мире? Хуже того — о равенстве! С кем? Вы видите здесь равных? Потому что я вижу лишь диких зверей и глупцов, которые возомнили себя дрессировщиками!
После смерти лучшего друга, я будто проснулся от долгого сна и увидел Университет Магии таким, каков он есть на самом деле: жестоким, опасным местом, где за каждой дверью — тайна, где волшебство рождается из боли, а люди страшнее чудовищ. Я должен отомстить. Изменить уклад ордена — возглавив его по праву крови, хоть всемогущий Совет и не захочет поделиться властью. Путь к вершине долог, и достаточно одной ошибки, чтобы оказаться за воротами Университета, лишившись памяти о магии и прожитых годах.
Рыцарь Моргаут, предавший своего короля тем, что полюбил его супругу, по смерти оказывается в пластичном и приветливом мире, покорном всем явным и тайным желаниям. Лишь одно вынуждает заподозрить в нем ад – низкое небо, затянутое желтоватой пеленой, сквозь которую иногда прорывается сияющее видение меча с крестообразной рукоятью, знамён и войска.И поселяются в этой обители непрестанной грусти разные люди из различных времён: русская домохозяйка и японская куртизанка, французская художница и персидский суфий, мальчик из небывалой страны и поп-расстрига… Все они потеряли связь с теми, к кому были раньше привязаны, и постепенно Моргаут понимает, что его цель – восполнить в этом мире нехватку любви.
Исследователь Луиза Маршалл привыкла изучать медведей, но не привыкла быть объектом изучения. Однако Ти Мун наблюдал за ней в течение многих месяцев, восхищаясь ее заботой о животных… и теряя голову от сексуального влечения. И хотя он поклялся жить в одиночестве, его страсть слишком сильна, чтобы устоять перед Луизой, особенно сейчас, когда он принес раненную девушку к себе домой.
Бывают просто рождественские утра, а бывают рождественские утра вроде этого: когда я вижу, как мой брат Рис расхаживает по нашей нью-йоркской квартире… и улыбается. Да, речь о Рисе, замкнутом, хмуром и раздражающем; о человеке, который превратил угрюмость в искусство. Но сейчас он вовсе не хмурится. Нет, собственно говоря, сейчас он угрожает отделать меня пистолетом за то, что я пожал руку красивому, милому, полураздетому созданию по имени Джейн, которое только что попыталось выскользнуть из его спальни.
Джейни Ханнаган - ловец снов. Проникая в чужие сны, она видит суть человека, его скрытые помыслы и желания. Однажды Джейни проникает в сон Генри Фингольда, своего отца, которого она никогда не видела прежде и даже не знала о его существовании. Больной отец открывает дочери их семейную тайну, и Джейни оказывается перед труднейшим выбором: либо остаться обладательницей уникальных способностей и повторить печальную судьбу родного отца, либо, порвав с остальным миром, отказаться от дара, но при этом сохранить себе будущее.
Какое чудо может спасти человека из заколдованного круга повторов одного апрельского дня? Рецепт давно известен…
Такалина, Богиня-Созидательница, сотворила из падающей звезды Дракона и даровала ему дом на севере. Племя крылатых королей всегда было малочисленным, но род их не угасал, и вот родились два мальчика-близнеца. Но кровь отца-дракона унаследовал только один из них, и второй позавидовал ему. И воспряло древнее Зло, и замер в ужасе мир под ледяным дыханием Зимы Дракона...