По Соображениям Совести - [5]
Напряжение будто-бы зависло в воздухе. Любой неподготовленный человек, если в то время можно было бы представить себе наличие подобного, легко узнал бы себя купленным столь странным, необычайным дружелюбием и человеколюбием. Но никогда, совершенно никогда, ни один, пусть даже самый сообразительный человек, опьяненный столь необычайной ловушкой, ни в жизнь он не окажется в способности разгадать столь простую тайну человеческой доброты.
Каждый из них знал, что должно будет произойти. Каждый из них знал, что произойдет. Никто не знал, когда. Никто не знал и одновременно все всё знали.
Само предчувствие смерти дарует от нее освобождение.
– Ты должен отсюда уйти, – мягким, совершенно уставшим голосом проговорила она, – Прошу тебя. Они проводят эвакуацию.
Женщина в годах, что уже совершенно не могла иметь права называться молодой, но совсем немного не доходила до звания старушки, почти что умерщвленная морщинами, удерживала его руки, прижимая их к собственной груди.
– Я не сделаю этого, – он отпрянул от ее хватки, легко отталкивая ее, отходя к окну.
Мальчик, еще не мужчина, но уже совершенно не юнец, начинающий терять детские очертания лица, и все больше и больше, совершая подобные взрослым поступки, грубеть, сложил руки на поясе, всматриваясь в очертания прохожих
– Прошу тебя! – она безнадежно вскинула к нему руку
– Я не предатель! – он развернулся, вскинул руки. Лицо его покраснело, сам он, будто служитель неведомых ангельских врат, извергал праведный гнев, – Я не сбегу, мама! Saltem aliquem, sed non me! Хоть бы кто, но не я!
– Они убьют тебя!
– Я сам пойду на их штыки!
– Они обесчестят нас!
– Мы сами себя обесчестим, если сбежим!
Она вздохнула, опустила взор, будто признавая собственное поражение. Сделав шаг, приблизившись к своему сыну, она, будто бы, совершенно обреченная, подпитанная одной лишь надеждой вновь взяла его за кисть, что он быстро отвергнул, и, медленно, совсем нежно, так, как умеют только матери, проговорила:
– Прошу тебя, послушай меня. Война, – это совсем не игрушка. Она не для таких, как ты. Не для таких, как мы. Я видела ее. И не хочу, чтобы увидел ты.
Сложивший руки накрест юнец, что, кажется, ожидал подобного хода, но каждый раз оказывающийся, как и все люди, что не способны оказаться под нежным, совершенно обволакивающим, кажется, не сдавливающим, но сковывающим напором материнской любви в некоторой мере укоротил свой гнев. Но каждый раз, как он возвращался к мысли, что инициировала его эмоции, в нем начиналась неприступная борьба. Одна сторона стремилась пощадить мать, другая – обличить. Но ни одна не пыталась прислушаться к ее словам и обратиться к советам иного поступка.
Женщина же, как легко догадаться, всегда, с момента рождения своего первенца и до мига исхождения из жизни, остается матерью. Мать же в своем постоянстве верна. Никогда она не забудет все о своих чадах. А знает их она лучше, чем кто-либо иной. Всмотревшись в его глаза, подметив битву, происходящую внутри буйного его нрава, и, заметив ситуацию так, как ни один человек не справился бы, имея даже менталистические способности, отступила. Она погладила его за плечо, посмотрела прямо в его глаза, и, медленно отходя, покинула комнату.
Парень остался наедине с самим собою. Облокотившись на подоконник, он вновь начал всматриваться в проходящих мимо людей. Кажется, такой внимательный взор, скользящий по неосведомленным о его наблюдении людям, мог выдать бы в нем своеобразного детектива. Или человека, восходящего к великим стенам раздумия.
Без сомнения, сейчас он принадлежал к касте вторых.
Его лицо обагрилось мертвенно-бледными красками. Взгляд больше не искал отражений силуэтов, но лишь устремился в одну единственную точку. Что он натворил? Вдруг, она права? Что такое – умереть?
Не каждому удается жить в такие необычные времена. Предать собственные принципы или выступить в защиту собственного рода? Казалось бы, если ты защищаешь самого себя – ты все равно предаешь собственных предков. Если ты ищешь продолжения собственного древа, создания нового ответвления, ты теряешь собственную честь. Честь собственных потомков.
Но одновременно – ему было не так тяжело понять собственную мать. Она вырастила его. Она видела его первые шаги. Его первые достижения. Кто захочет расстаться с делом своей жизни? Кто захочет добровольно обрести на покой собственное поколение, продолжение которого – есть вся твоя жизнь?
Наверное, именно эта роковая диаспора и есть формула жизни. Она останавливается лишь тогда, как писал Александр Дюма, когда бешеный конь уже не способен поддаваться шпорам, и падает только там, где решает упасть сам.
Нет. Он поднялся в подоконника, импульсивно шагая вдоль стен комнаты. Если смерть существует, он сам решит, как ее принять. Даже если эта смерть означает окончание всего твоего рода. Даже если эта смерть решит омрачить все будущие достижения, на которые могли бы быть способны твои дети. Вздор! На какие достижения способны дети человека, что не оказался способен вовремя пожертвовать собственными интересами, что не оказался способен пожертвовать столь великим даром – жизнью – во благо ближнего своего? Во благо нации?
Молодая девушка теряется в лесу, пока не выходит на заброшенную хижину посреди пустой равнины.
Слово «викинг» вероятнее всего произошло от древнескандинавского глагола «vikja», что означает «поворачивать», «покидать», «отклоняться». Таким образом, викинги – это люди, порвавшие с привычным жизненным укладом. Это изгои, покинувшие родину и отправившиеся в морской поход, чтобы добыть средства к существованию. История изгоев, покинувших родные фьорды, чтобы жечь, убивать, захватывать богатейшие города Европы полна жестокости, предательств, вероломных убийств, но есть в ней место и мрачному величию, отчаянному северному мужеству и любви.
Профессор истории Огаст Крей собрал и обобщил рассказы и свидетельства участников Первого крестового похода (1096–1099 гг.) от речи папы римского Урбана II на Клермонском соборе до взятия Иерусалима в единое увлекательное повествование. В книге представлены обширные фрагменты из «Деяний франков», «Иерусалимской истории» Фульхерия Шартрского, хроники Раймунда Ажильского, «Алексиады» Анны Комнин, посланий и писем времен похода. Все эти свидетельства, написанные служителями церкви, рыцарями-крестоносцами, владетельными князьями и герцогами, воссоздают дух эпохи и знакомят читателя с историей завоевания Иерусалима, обретения особо почитаемых реликвий, а также легендами и преданиями Святой земли.
Биологическое оружие пытались применять еще в древнем Риме, когда при осаде городов за крепостные стены перебрасывались трупы умерших от чумы, чтобы вызвать эпидемию среди защитников. Аналогичным образом поступали в средневековой Европе. В середине 1920-х, впервые в мире, группа советских бактериологов приступило к созданию биологического оружия. Поздним летом 1942 года оно впервые было применено под Сталинградом. Вторая попытка была в 1943 году в Крыму. Впрочем, Сталин так и не решился на его масштабное использование.
В 2016 году Центральный архив ФСБ, Государственный архив Российской Федерации, Российский государственный военный архив разрешили (!) российско-американской журналистке Л. Паршиной и французскому журналисту Ж.-К. Бризару ознакомиться с секретными материалами. Авторы, основываясь на документах и воспоминаниях свидетелей и проведя во главе с французским судмедэкспертом Филиппом Шарлье (исследовал останки Жанны Д’Арк, идентифицировал череп Генриха IV и т. п.) официальную экспертизу зубов Гитлера, сделали научное историческое открытие, которое зафиксировано и признано международным научным сообществом. О том, как, где и когда умер Гитлер, читайте в книге! Книга «Смерть Гитлера» издана уже в 37 странах мира.
Мы едим по нескольку раз в день, мы изобретаем новые блюда и совершенствуем способы приготовления старых, мы изучаем кулинарное искусство и пробуем кухню других стран и континентов, но при этом даже не обращаем внимания на то, как тесно история еды связана с историей цивилизации. Кажется, что и нет никакой связи и у еды нет никакой истории. На самом деле история есть – и еще какая! Наша еда эволюционировала, то есть развивалась вместе с нами. Между куском мяса, случайно упавшим в костер в незапамятные времена и современным стриплойном существует огромная разница, и в то же время между ними сквозь века и тысячелетия прослеживается родственная связь.
Ирландский рыцарь Кормак Фицджеффри вернулся в государства крестоносцев на Святой Земле и узнал, что его брат по оружию предательски убит. Месть — вот всё, что осталось кельту: виновный в смерти его друга умрет, будь он даже византийским императором.