По Соображениям Совести - [2]

– Что с тобой?

Она вновь обернулась. Посмотрела в его глаза. Ее сердце, столь тщательно старавшееся огрубеть, ее сердце, столь тщательно старавшееся скрыть собственные чувства, ее сердце, столь чутко реагировавшее на каждые из эмоций собственного супруга, размягчилось. Она посмотрела в его жалобные, молящие глаза. Через мгновение – стыдливо отвела взор. Он взял медленно взял ее за руку, второй ухватившись за стул, позволяя ей усесться, занимая место напротив.

– Я совсем скоро вернусь, – он взял ее за обе руки, всматриваясь в ее опечаленные глаза, – Я тебе обещаю. Совсем скоро.

Она вновь постаралась посмотреть на него. Вновь отвела взгляд, всматриваясь куда-то совсем далеко, нежели чем в стену.

– Дело не в этом, – она продолжала говорить, не смотря на него, – Дело не в этом.

Она всхлипнула, и, кажется, была готова заплакать. Он смотрел на нее с еще большей жалостью.

– В чем же тогда? – он склонился перед ней, ухватываясь в ее ладони, что та пыталась от него отдернуть, – Что случилось, mon cherie? Как мне тебе помочь?

– Уже никак – она осмелилась посмотреть на него. Ее глаза окутали слезы. Она больше не была способна играть сильную, – Уже никак!

Она ударила кулаками об стол, заставив Ганса немногим съежиться. Она высвободилась, поднялась, и, не стесняясь в эмоциях, юркнула на второй этаж. Слушая грохот шагов, отдаваемых деревом лестницы, он сидел, уткнувшись носом в стол.

Меньше, чем через минуту, кто-то постучался. Пробудить Ганса было довольно непросто, и, пока гость уже более агрессивно, надменно, и в некоторой мере жестко не приступил к оповещению хозяев о своем присутствии, тот не был способен подняться и взять в себя в руки. Через мгновение он, сообразив на своем лице импровизированную улыбку, устремился ко входной двери.

– Я рад тебя видеть, – проговорил он, открывая дверь, и, опознав пришедшего, моментально снимая факсимильярную улыбку со своего лица, – очень рад тебя видеть.

Мужчина, довольно крепкого телосложения, широкоплечный, в отличии от Ганса, всегда отличавшийся отличной физической формой и соответствующий ей же физической силе, был, подобно нашему герою, не в настроении. Оглядев друг друга, будто бы совершенно невиданной силой, силой, которую люди приобретают лишь в моменты великой дружбы, они смогли друг друга понять.

– Твоя тоже? – низким, временами совершенно устрашающим, но совершенно благонадежным, временами благословенным для Ганса, что иногда, во времена особых передряг, даже если они не оказываются способны быть победителями, он всегда вызывал на его губах улыбку, проговорил гость

– Моя тоже, – он вздохнул, окинув взглядом пол, – Моя тоже.

– Пройдемся?

– Пройдемся.

Он моментом ступил на лестницу, через секунду оказавшись на лужайке. Выбеленная плитка, зеленоватый газон, – все это, что раньше придавало радость в глубокие моменты печали, все это, что возвращало к жизни даже из самых смертельных ситуаций, когда было ранено тело, никак не могло помочь ему, когда жизнь задела его душу.

– Ревела? – начал гость

– Ревет – ответил Ганс

– Моя уже. Вернусь, уверен, начнет все сначала.

– Это совсем не нормально, Томас! – взревел Ганс, вскидывая руки к небу, – почему же сейчас, когда мы освобождаем весь мир, всю страну, почему именно сейчас, когда мы работаем во славу благого дела, почему именно сейчас этим неведомым существам нужно начать за нас горевать?

– Ну., – он усмехнулся, почесывая затылок, – мы пока еще не освобождаем весь мир. Но мысль твою я понял. Знаешь, моя часто расстраивается. Помню, хотели на одной ярмарке купить ее любимый пирожок с мясом. Не оказалось. Знаешь, сколько она потом мне нервов проела? «Это ты виноват! Ты должен был быть быстрее!».

– Сравнил! Твоя, без обид, настоящая капризница. Но любящая! А моя. Умная. С ней тяжелее.

– Страдания человека соразмерно его силе.

– Что?

– Вычитал недавно.

– Когда ты вдруг начал читать?

– Когда Верховный канцлер начал публиковать собственные статьи в газете.

– Если Верховный канцлер способен заставить тебя читать, то я уверен, принести мир нашей нации для него сущий пустяк.

II – Aures habet et non audiet

Сталь сильнее плоти. Таков был план. Таков был устой. Германия знала – будущее не за людьми. С момента, как человек, создавший нечто большее, чем он сам, – двигатель внутреннего сгорания, – поставил сам себя на второй план, он больше не имел никакого права иметь первостепенное значение в театре боевого действия. Как в войне. Так и в политике.

Так и в жизни.

Каждый из людей теперь не только обязан был создавать машины. Каждый человек поныне обязан был не только управлять машинами. Каждый человек должен был стать машиной. Вся Германия – машина. Всегда. Во все времена. Как и в радикальной механизации дисциплины Вильгельма Второго. Так и сейчас. Во времена правления Великого Канцлера.

Китайцы знали еще в древности – скорость есть сила. Но воистину осознали это только немцы. Если сталь способна быть сильнее и быстрее плоти, что ее может остановить?

Так и началось первичное наступление. Хотя в наше время, во время информационной вседозволенности, во время глобализации наук, верований, введения мысли в рационализацию можно легко спутать его с событиями 1 сентября 1939 года, но, пусть даже и затменный повседневными мыслями и запутанный в фундаментализме человеческого происхождения разум не найдет в себе ошибки. Первичное наступление началось в 1926 году. В год основания Hitlerjugend.