По следам «Турецкого гамбита», или Русская «полупобеда» 1878 года - [283]

.

Вместе с этим Солсбери тут же оговорился, что он «не понимает», как Англия «сможет бросить своих союзников», с кем была «так долго». Со стороны премьера это явилось большим лукавством. Как он «держался» за своих союзников по Средиземноморской Антанте, мы уже знаем. Однако Австро-Венгрия… Эта тема у Солсбери была все же глубже. Он писал:

«В твердых выражениях я высказал свое убеждение в важности для Европы существования Австрии… Насколько я понимаю, австрийские представления заключаются в том, что хозяин Проливов получает полный контроль над турецкими владениями, находящимися между Болгарией и Эгейским морем, и в том, что Австрия не может себе позволить быть окруженной Россией. Защита себя методом занятия Салоник и близлежащей территории подвергнет ее опасности другого рода — нарушению баланса между славянскими и неславянскими элементами в ее империи».

По словам Солсбери, несмотря на «выраженное глубочайшее уважение» к Францу-Иосифу, ответная реакция российского императора продемонстрировала его «большую антипатию» к дунайской монархии:

«Он (царь. — И.К.) был огорчен тем, что Австрия должна была получить Боснию и Герцеговину по итогам прошедшей войны, не потеряв ни одного солдата, не потратив шиллинга и подставляя под огонь лишь Россию. Он выразил твердый взгляд на ее будущее. Он уверен, что государство удерживается лишь уважением к нынешнему императору. Когда он умрет, Венгрия провозгласит свою независимость, так же поступят Богемия и славянские части империи, которые, возможно, постараются объединиться с Россией (курсив мой. — И.К.), и ничего не останется, кроме австрийской “марки”; поэтому он считает, что австрийское сопротивление этим процессам не может быть длительным»[1707].

Подобный взгляд российского императора на судьбу Австро-Венгрии явно «пришелся не по вкусу» английскому премьеру, и он позволил себе совет на грани такта:

«Задача российских и австрийских политиков должна состоять не в высматривании замыслов друг у друга и даже не в компенсациях, а в безопасности, которая должна быть предоставлена Австрии в случае таких изменений, которые поведут к исчезновению Турецкой империи. Я думаю, что если Австрия, Франция и Италия (в этом случае) благосклонно отнесутся к переходу Проливов под контроль России, то Англия не станет отстаивать свои возражения в одиночестве, а постарается достичь такого соглашения, которое бы устроило всех».

После этого, по словам премьера, царь переключился на германского императора, к которому «не испытывал дружеских чувств». «Он сказал, что император (Вильгельм. — И.К.) человек очень нервный, а он человек спокойный и не может выносить нервных людей». А вот эту тему английский премьер, думается, поддержал с удовольствием.

Первая встреча с царем обнадежила Солсбери и позволила ему сформулировать основу англо-русского соглашения:

«В результате беседы я пришел к пониманию того, что если мы отдадим ему (царю. — И.К.) Проливы, он поможет нам и обдумает приемлемые предложения по компенсации. Если мы не станем отдавать ему Проливы, он ограничится лишь формальным вниманием к настоящим проблемам»[1708].

Спустя два дня, встретившись с императором Николаем во второй раз и выслушав от него неприятные возражения против смещения султана Абдул-Гамида, Солсбери в ответ явно ужесточил свою позицию по проливам:

«Подводя итог сказанному им о русском контроле над Проливами, я счел возможным принять это требование, если оно будет заявлено после исчезновения Турецкой империи; так как все другие державы потребуют удовлетворения, и это должно стать частью общего соглашения».

Вместе с этим Солсбери предложил обезопасить интересы великих европейских держав в случае начала очередных волнений в Константинополе: ввести в проливы по три боевых корабля от каждой державы. Но Николай II «вовсе не проявил склонность к такой перспективе и вскоре свернул беседу»[1709].

В 1920-х гг. В. М. Хвостов утверждал, что «сделка с английским империализмом на основе раздела Турции была вполне возможна»[1710]. Будущий академик и директор Института истории АН СССР пришел к такому выводу как на основе анализа европейской ситуации 1895–1897 гг., так и опубликованных в первые годы советской власти секретных документов царского правительства по подготовке десантной операции на Босфор.

В начале 1930-х гг. известный американский историк Уильям Лангер, характеризуя встречу в Балморале, отметил, что Солсбери так стремился заполучить поддержку Николая II, что поманил его перспективами уступок в зоне проливов[1711]. Английский историк Маргарет Джефферсон, опубликовавшая в 1960 г. текст меморандума премьера о беседах с царем, не соглашалась со столь категоричным утверждением. Составленный Солсбери меморандум, по ее мнению, показывает, что премьер «был вполне лоялен к Австро-Венгрии и сохранил все возражения против передачи России контроля над Проливами»[1712]. Сходных оценок придерживался и крупный английский историк Джон Гренвилл, опубликовавший в 1964 г. работу, посвященную исследованию внешней политики Солсбери[1713]. В то же время, определяя в целом позицию британского премьера, Джефферсон писала: