— Не злись. Скажи лучше — какого цвета плафон?
— Зеленый, черт подери! Зеленый! — заорал Шукаев и пошел на Вадима. — Отдай сейчас же перстень!
Дараев открыл было рот, собираясь возразить, но промолчал. Он терялся в догадках. Разжал ладонь и протянул Жуниду кольцо. В солнечном луче, бившем из окна, оно изумрудно сверкнуло граненым камнем.
— Что? Час от часу не легче!
Жунид тоже подбежал к окну, поднес перстень к самому свету: камень блестел, искрился густо-зеленым сочным цветом.
Шукаев в нервном шоке сел на диван, провел рукой по глазам.
— Вчера, Вадим, камень в кольце был другой. Я готов поклясться. Темно-красный. У меня есть свидетель — Семен Дуденко. И я не дальтоник, можешь не волноваться. Но объяснить всю эту чертовщину я не могу… — Он снова стал крутить перед глазами кольцо, потер камень пальцем. — Может, он там как-нибудь поворачивается? Как лампа Аладина? С сюрпризом, так сказать?
Но самоцвет сидел в своем гнезде плотно, словно слившись с мельхиоровым шишаком, венчающим кольцо.
— Если тут и есть какой-нибудь секрет, — сказал Дараев, — то нам с тобой не разобраться. Нужен ювелир.
— Вот мы к нему сейчас и поедем, — согласно кивнул Жунид. — Иди умывайся, перекусим в столовой, захватим Арсена и — в переулок Псыжский. К его степенству Самуилу Исааковичу.
Пока Дараев умывался у раковины, расположенной в углу комнаты, Жунид кое-как запихал в свой портфель подшивку «Терских ведомостей» и книгу о монарших драгоценностях.
Арсен (ему два дня назад Леонтьев дал для жилья другую комнату: втроем им было тесновато) пришел сам, подтянутый, начищенный, готовый выполнять новые поручения своего шефа.
— Молодец, что явился без зова, — сказал Жунид, пожимая ему руку. — Сейчас — завтракаем и едем к Чернобыльскому! По дороге я расскажу тебе и Вадиму все, что знаю и о чем догадываюсь по делу о краже кольца. А в Дербент мы с тобой завтра поедем вдвоем.
— Правда? Вот это здорово, Жунид Халидович! Да с вами я… — он запнулся и умолк, зная, что Шукаев словесных излияний не терпит, да и сам Арсен обычно бывал молчаливым и сдержанным.
— Я думаю, — твердо сказал Шукаев, — что в Дербенте и будет финал. — Все дороги ведут туда. Но… «посморкаем», как говорит Зубер Нахов.
* * *
По дороге Жунид сдержал свое обещание и рассказал им все, что знал и предполагал по поводу кражи кольца.
— Так вот зачем тебе понадобились архивные газеты и этот фолиант из хранилища, — сказал Вадим Акимович, покачивая головой. — Ну, и скрытный же ты, брат. Сколько я тебя знаю, вечно вот так про себя что-то маракуешь, а нам — ни слова…
— Поэтому, наверно, и зашел в тупик, — недовольно отозвался Жунид, выбросив догоревшую папиросу в приспущенное окошко машины. — Понимаешь, Вадим, мы бессовестно медленно движемся вперед. Это меня беспокоит. Ты не хуже меня знаешь, что делается сейчас на фронте. Фашисты у стен Смоленска, под Киевом, наша армия предпринимает буквально героические усилия, чтобы как-то остановить немцев и стабилизировать положение, а мы…
— Перестань хандрить, — тоже нахмурился Дараев. — Мы делаем, что в наших силах. И с удовольствием ушли бы на фронт, пусть даже в самое пекло, только бы твердо знать, что делать сию минуту, как поступить завтра. А мы копаемся в дерьме и вынуждены идти наполовину вслепую, с завязанными глазами. Это тоже не очень-то легко… Скажи честно, ты разве не подавал рапорта?
— Подавал, — признался Жунид.
— Ну, и что?
— Вызвал Геннадий Максимович Воробьев, продрал с песочком, сказал: не позволено дезертировать. Сейчас, мол, когда столько уже известно, бросать расследование равносильно дезертирству.
— Вот видишь.
— А ты что примолк, Арсен? — спросил Шукаев у сосредоточенного, ушедшего в себя Сугурова. — О чем задумался?
— О бриллианте, Жунид Халидович. Я вспомнил фразу Нахова, произнесенную им в беседке у барона. Как вы сказали называется эта пара камней персидского шаха?
— «Две капли воды».
— А Зубер Нахов заявил Феофану, что ювелир Омар Садык ищет «вторую каплю»… Я это точно запомнил: «вторая капля».
— А ведь верно, — оживился Шукаев. — Теперь и я вспомнил. Ты говорил. Просто у меня из головы вон. Так ты думаешь?..
Сугуров слегка порозовел. Внимание такого человека, как Жунид Халидович, всегда приятно.
— Я… не знаю. Но… Если были «Две капли», то могла быть и первая и вторая…
— Логично. Очень даже. Мы преподнесем это Чернобыльскому, — потер руки Жунид. — Посмотрим, как он отреагирует.
…Реакция бывшего ювелира превзошла все ожидания. И если бы в то утро кто-нибудь из них — Жунид, Вадим или Арсен — правильно ее истолковали и, не дав старику опомниться, потребовали объяснений, может быть, разгадка была бы у них в руках гораздо раньше, чем они ожидали.
Но беда в том, что бывают в жизни положения, когда поведение человека может иметь несколько побудительных причин и не всегда удается криминалисту определить ту единственную, которая и ведет к раскрытию тайны.
Принял их Самуил Исаакович на той же веранде, где все оставалось без изменений со времени последнего их визита на Псыжскую, пять. Стол — у окна, еще более разросшаяся виноградная лоза, кушетка у стены, запах свежей масляной краски, — старик покрасил пол на веранде, — и густой аромат распускающихся роз на прямоугольной клумбе перед входом в дом.
