По щучьему веленью - [2]

- А Жаня там, наверное, звонит-надрывается, - злобно сказал я. - Говорил же - не надо с дерева. Ну кто на дерево берет с собой мобильный?

- Пап, а мы будем палатку ставить? - спросил Матвей.

- Давай снимай одежду! - скомандовал я. - Это... У тебя есть переодеться-то? Н-да. Сними батарею с телефона - может, просохнет? - Я наконец вытащил безнадежную удочку. - Ну ладно, пошли.

- Там человек подходил, - дрожа, сказал Егор. - Говорит, тут нельзя ловить. Это клуб. Нужна лицензия. И рыбы, говорит, тут нет. И сезон еще закрыт - только с шестнадцатого июня. Там, говорит, дальше есть маленькое озеро. Егор махнул в сторону автострады. - Говорит, там щуки здоровые и лещ.

- А сколько стоит лицензия? - нервно спросил я.

Егор пожал мокрыми плечами.

- Фунтов десять.

- А, ну это еще...

- За каждую удочку. Он еще сказал, в два часа придут рабочие - берег чистить - и нас все равно арестуют, - закончил мысль Егор.

- А сколько у нас удочек? - справился я.

- Пап, а мы будем матрас надувать? - вклинился Матвей.

- А смысл? Где ты видишь солнце? Сейчас дождь пойдет.

- Тогда палатку? - сказал Матвей.

Пришли на базу. Егор остался в мокрых трусах, в моей куртке и моих же шерстяных носках. Ловить ему больше не хотелось. И чего ловить, когда двенадцатый час - а ни одной поклевки. Не повезло с озером.

- Ладно, - сказал я. - Пойду пройду еще влево, к дороге. Потом оттащим барахло к машине, передохнем, возьмем удочки, примус и - на маленькое озеро. Налегке.

- А лицензия? - спросил Егор, потягивая куртку книзу на трусы. - Мужик сказал - две тысячи штрафа и всю рыбу заберут.

Обманывать нехорошо, пронеслась у меня в голове заповедь, с детства внушаемая Егору.

- Сейчас мы все это бросили и побежали покупать лицензию! - сказал я. Все равно не клюет!

- Вот именно! - солидарно согласился Егор.

Я насадил свежего червя и потопал вдоль берега. Здесь стали вдруг попадаться явно рыбацкие места: тропинки сквозь чащу вниз к берегу, притом со ступеньками, выложенными доской. Не белье же они тут полощут! - думал я. Англичане давно отполоскались. А рыбы нет. Странно.

С базы доносились визги: дети, наплевав на святое - на рыбалку, - затеяли салочки.

Жизнь не удалась, еще и не клюет, думал я. Работы нет, разрешения на работу нет, денег нет, паспортов нет: визу продлить - ждем уже год. Книжки писать поэтому не видно смысла. Егор не ходит в школу, потому что русская школа при Посольстве России в Великобритании (все большие буквы) требует за обучение русских детей четыреста долларов в месяц. "А налоги? - сказал я директору. - Я же плачу налоги со своих книжек в России. А из этих налогов содержат вашу школу".

Живет за границей и еще платить не хочет, читаю в глазах товарища Кривоногова, переброшенного из Пятигорска за Ла-Манш на укрепление педагогических кадров.

"Постановление, Олег Матвеевич", - уклоняясь взглядом, говорит Кривоногов, бурундук с глазами из молодой крапивки.

"Покажите постановление", - требую я. "Для служебного пользования". Кривоногов отводит крапивки за окно на улицу Пемброук Гарденс. "Дайте письмо, что вы отказываетесь учить Егора потому, что я не могу платить". - "Пардон, парирует директор. - Меня тогда из Лондона попросят. А на что я буду в Пятигорске жить? - Кривоногов частично бледнеет. - На те четыреста долларов, которые вы не платите?" - "Позвольте..." - "Или, может быть, на зарплату? Кривоногов частично краснеет. - Вы что себе позволяете? Вы думаете, если вы писатель..." - "За что же вас выгонят? - не сдаюсь я. - Вы такой талантливый педагог..." Крапивки Кривоногова превращаются в репейнички: "Это очень просто. Борушко платит налоги в бюджет? Платит. И не может обучать ребенка в госшколе? Ты, скажут, в своем уме, Кривоногов? Ты, скажут, зачем дал такое письмо?"

Но не клевало, хоть убей. Я добрел до автострады, над головой ревели машины, я безнадежно забрасывал детскую удочку с мостков для полоскания белья и представлял себе Жаню. "Борушко! - скажет она. - День прошел. Я восемь часов работала, значит, как дура. А ты чего в жизни добился?"

Я зашел в тупик, прислонился к какому-то забору, забросил на метр от берега, достал трубку, раскурил, и поплавок исчез.

Я отставил трубку от лица, опасливо потянул удочку. Что за черт? И вдруг на поверхности жирно блеснуло белое брюхо, да какое! Я рванул, хлипкое удилище сложилось в пузатый восклицательный знак, трубка выпала, и в бамбуковых зарослях позади меня забилась рыба. Щука, мелькнула мысль.

Но тут эта дрянь перекусила леску и ужом устремилась к воде.

Я ломанулся вперед, наступил сапогом ей на хвост, переломился в поясе, норовя захватить пальцами под жабры, но она выскользнула из-под резиновой подошвы и, извиваясь, рывками заегозила к кромке воды. Я бросил все и рухнул наперерез, ладонью рубанул у ней перед носом, вбив растопыренный пятипалый заслон в прибрежную грязь. И тут она меня укусила.

Заметьте, это не было случайной царапиной, оплошностью в панической неразберихе. Это был с ее стороны обдуманный шаг. Увидев перед мордой писательскую кисть, она замерла на секунду, потом изловчилась, соразмерно распахнула пасть и хватила за бугор Венеры - между большим и указательным.