По щучьему веленью - [3]

Кусаться?! - внутренне взревел я. Не чуя боли, перекинулся на бок и профессионально запустил пальцы под жабры. Стиснул так, как давно никого не стискивал. В последний раз - Жаню, когда она сделала мне предложение в очереди за арбузами у метро "Ленинский проспект" шестнадцать лет назад.

Щука замерла. Я наполз всем телом, как Мересьев, клещами до судороги свел пальцы под жабрами и - сперва на одно колено, потом на другое - поднялся. Ног, впрочем, так же, как и Мересьев, не чуял.

Только когда выпростался из кустов на тропинку - поверил, что она у меня в руках. Восторг поднялся в груди с тою же стремительностью, с какою при взлете на "Ту-104" (рейс Новосибирск - Южно-Сахалинск) к горлу подкатывала липкая детская тошнота. В менее отдаленном прошлом похожий восторг пришелся на миг получения въездных британских виз. И так же, как опрометью бежал тогда по раскаленной земле от британского посольства к машине, - детсадовским аллюром несся я теперь к детям.

- Да-а-а, - уязвленно сказал Егор, разглядывая зверя. - А у меня чё-то не клевало.

- Ух ты! - сказал Матвей. - Теперь надо палатку и матрас...

- Сматываем удочки, - сказал я. - Который час? А то еще правда застукают.

- Пап, у ней крючок в губе, - сказал Егор. - А у нас нет щипцов.

- Действительно, - сказал я, отставив руку и любуясь добычей. - А что за щипцы?

- Ну... Англичане им щипцами пасти открывают, чтобы это... А потом щупом вынимают крючок. И щупа тоже нету...

- Как? И щупа нету? - удивился я.

- А потом обратно отпускают, - смирно продолжал Егор, пальцем тыкая зверю в брюхо. - Поцелуют в морду и отпускают. А как у нас крючок вытаскивают?

- У нас башку отрубают - и все дела, - сказал я.

Дети потупились.

- Эх, помню, на Сахалине первый раз голову тайменя увидел... - мечтательно сказал я. - Одну только голову, заметьте. На пристани, на озере Тунайча... Ну, с дедом Сережей. Где-то размером... - Я развел было руки, но щука, болтавшаяся на правой, помешала толком показать. - Идите, кстати, воды наберите...

Дети, перешептываясь, полезли к воде, я устремил глаза вдаль, покачивая щукой. Все-таки самый большой таймень - это таймень из детства.

- И чего? - запыхавшись, спросил Егор по возвращении.

Я сложил щуку в холодильник, холодильные элементы от которого были впопыхах забыты дома, и он легко преобразовался в аквариум. Выпростал наконец руку из жабр.

- А дед Сережа был рыбак? - не отставал Егор.

- Почему - был? Хотя сейчас-то он, конечно... Ты его помнишь? - Я присел над холодильником.

- Который мне в Киеве кортик подарил?

- Да, хороший дед... Как он там один сейчас, интересно? Без бабушки?

- Ну да, - сказал Егор.

- И Михайловна уехала. К Ольке в Одессу - ногу лечить... Знаешь, там эти тазобедренные у женщин...

- Ну, - сказал Егор.

Я снова задумался, обвел глазами озеро. Над базой словно пролетел тихий ангел.

- Ну и чего, пап? - Егор торопил перескочить через сантименты к делу.

- Пап, это таймень? - спросил Матвей, указывая в аквариум.

Щука в холодильнике пришла немного в себя и заходила жабрами.

- Тайменя знаешь как выводят? - сказал я. - Дед однажды три часа...

- Он какой? Очень большой? Ну какой? - присев, ерзал на корточках Егор.

- Которого дед выводил? Вспотел, помню, как негр. Мне было лет двенадцать, что ли... Короче, его положили в кухне на стол: башка с одной стороны до пола, хвост с другой - тоже до пола.

Егор зажмурился.

- Классно было на Сахалине, - сказал я. - Каждый день торт, прикидываешь? "Подарочный". Такой с орешками, за три двадцать. Дед же полковник, зарплата восемьсот плюс у бабушки четыреста. Приедешь на каникулы...

- Это эта бабушка умерла? - спросил Егор.

Я кивнул:

- Четыре месяца уж... Да. Ну вот. А мы там в Академгородке под Новосибирском... Олька, я, наша мама Михайловна и зарплата инженера-конструктора. Торт есть праздник. И наоборот: праздник есть торт.

- Это сколько фунтов? - запоздало спросил Матвей, тоже присаживаясь в кружок над тяжело дышавшей щукой. - На Сахалине?

- Зарплата? По-здешнему будет... шестьдесят тысяч в год.

- А у нашей мамы сколько?

- У Жани? Одиннадцать.

- Мало, - сказал Матвей. - А у тебя?

- Ладно, друзья мои, который час?

- Четверть второго, - сказал Егор. - Правда, часы тоже, это... влажные.

- Сматываемся, пока щуку не отобрали, - сказал я. - Отнесем в машину, потом спокойно вернемся.

Навьючились, теперь Егор тащил еще тяжеленный аквариум с водой. Встали передохнуть. Я заглянул к зверю. Вода - вперемешку с кровавой слизью.

- Стоп, - сказал я. - Мы что ее - в багажнике в этой гадости оставим? Тяжело? - Я приподнял от земли аквариум, крякнул и сочувственно посмотрел на Егора. - Смысл?

- А как? - спросил Егор.

- Завернем в крапиву, да и все, - сказал я.

- Но...

- Давай, давай крапиву. Она, это... обезболивает.

Егор поколебался, смерил взглядом аквариум, вздохнул и, замотав руку в полу куртки, сорвал два колючих пучка.

Я вытянул из рюкзака молоток, взятый для вбивания колышков от палатки в сухую британскую землю. Запустил руку в розовую слизь, щука сразу не далась, но потом обмякла, почуяв под жабрами знакомую железную хватку. Я положил ее на траву и быстро ударил по голове. Матвей присел слева и смотрел, замерев. Я ударил еще раз.