По щучьему веленью - [5]

- За разные!

- За разные не только можно, но и нужно, - отрезал дед. - Ты, может быть, понимаешь, и советскую власть не любишь?

Картошечка на конце дедова носа усыпалась каплями росы.

- М-м... - сказал я.

- Его, щенка, понимаешь, бесплатно учат, бесплатно лечат...

- Беспла-атно? - вскинулся я, всем корпусом развернувшись к водителю. - Да Михайловна всю жизнь налоги платит...

- Какие налоги? - Брови поднялись и выгнулись в мою сторону, словно порыв грозового ветра рванул по верхушкам кустарника.

- Подоходные! - сказал я.

- Куда платит?

- В госбюджет!

На последнем звуке слова "госбюджет" дед затормозил.

- Выходь из машины! - сказал он.

Я пожал плечами, огляделся. Машина воткнулась в обочину неведомой трассы неизвестно в каком медвежьем углу Киевской области.

Я медленно и как мог грациозно полез из автомобиля. Дед в последний момент наклонился, захватил дверную ручку, резко прихлопнул дверь, зацепив край моей неуспевшей руки, свистнул задними колесами и был таков. Мигнул только красными фонариками.

"Ты казала: у недiлю пiдем разом до весiлля. Я прийшов - тебэ нема..." бормотал я, независимо вглядываясь в прелести украинской ночи.

Он не вернулся за мной и больше в эти каникулы нам с Михайловной не звонил. Меня подобрал до Киева грузовик, а на руке возник синяк, пониже указательного: хорошая сталь шла на первую модель "Жигулей".

- Интересно, мама уже дома? - сказал Егор. - Мобильный утопили, на полицию попали, ничего не ели...

- А вы не говорите, - отозвался Матвей. - Я вообще не люблю есть.

- Обманывать нехорошо, - сказал я. - Слушай, а точно! О! Не будем говорить. Входим с постными лицами: "Мама, клева никакого!" Вы отвлекаете Жаню, я кладу зверя прямо в холодильник, вы начинаете ныть, что хочется есть, Жаня лезет в холодильник...

- Здорово! - сказал Матвей. - С какими-какими лицами?

Отрепетировали.

Маневр удался на сто процентов.

- Ой! - сказала Жаня, когда прямо с полки на нее глянула морда. - Что это? Что такое? Купили? Откуда деньги?

Мы переглянулись.

- Ты знаешь, что такое "ой" по-английски? - сказал я. - Это "эй"! Так вот я тебе говорю: эй!

- Врете! - сказала Жаня. - Таких щук не бывает.

- А у нее крючок в губе, - сказал Матвей. - Они с крючками не продаются.

- Ну правда, мам! - сказал Егор.

- А вы потом крючок вставили! - сказала Жаня.

- А где ты в Англии видела в продаже щук? - сказал я.

- Щук? Щук? - Жаня на секунду задумалась. - Да везде!

- Непотрошеных? - Я бился до последнего.

Жаня пощупала ей живот.

- Непотрошеная... - потрясенно сказала она.

В духовку зверь залез с трудом.

- Надо было нашпиговать! - спохватилась Жаня, когда щука уже десять минут обогревалась. - Мне все равно ее жалко. Как она не хотела умирать. Как она ужом от тебя, умная, мудрая, добрая щука.

- Ого, добрая! - сказал Матвей. - Жабрами папу за руку ка-ак...

- Она хотела жить! - сказала Жаня.

- А сколько она маленьких мальков сожрала! - добавил я, потирая раненый бугор Венеры. - Чтобы в такую мудрую вырасти! Нашпиговать, кстати, никогда не поздно. Ей это, кстати, уже все равно.

Мы выхватили горячую щуку из духовки, Жаня перемешала порубленный репчатый с петрушкой из-под туи, аккуратно чайной ложечкой вложила смесь в жаркий живот и вдвинула на место.

Нашпигованная, она источала - аппетитный вдвойне - аромат мудрости и петрушки. Я подумывал начать с головы. Разлили водку.

- Ну, за щуку! За удачу. За надежду, - сказал я, посмотрел двусмысленно на Жаню, и зазвонил телефон.

Егор притащил радиотрубку.

- Тетя Оля из Одессы, - подсказал Егор.

Я вернул рюмку в исходное положение.

- Привет, Олежек, - сказала Оля. - Ну, как у вас дела?

- Щуку поймали, Оль! Сейчас из духовки, веришь?

- Ага, - сказала Оля.

Сестра на шесть лет младше, то есть ей тридцать четыре. Но голос на шесть лет старше, то есть ему сорок шесть. Но уже когда мне было шесть, она орала в коляске на всю Сибирь двенадцатибалльным сопрано.

- Первый раз в этом году, Оль! Сначала ничего не брало, мы уже думали, короче, все...

- Ага, - сказала Оля.

Матвей улыбался, Жаня улыбалась и ела, Егор улыбался и не ел. Он не ест рыбу, которую поймали на удочку. Саночки возить любим, кататься - нет.

- И тут ка-ак дало! Вот такая, Оль. Ну, где-то с килограмма... Ну, примерно...

- Ага, - в третий раз сказала Оля.

- А ты чё такая кислая? - осведомился я.

- Олежек, дедушка Сережа... - сказала Оля.

Я услышал, как в трубке шумит далекий и близкий трескучий телефонный эфир.

- Мама в санатории, я сейчас к ней еду, - заговорила Оля. - Ну, сообщить. Похороны послезавтра. Наверное, вечером выедем в Киев. Ну, или завтра. Ты меня слышишь?

- Да, - сказал я.

- Там оставалась женщина - за ним смотреть. Ну, пока мамы нет. Утром покормила завтраком и ушла. Он вроде лег. А когда пришла...

- Как это было, Оль? - глухо сказал я.

- Что? - сказала Оля. - Плохо слышно. Где-то в полвторого сегодня днем. Женщина когда пришла, он лежал на полу... Мы все поедем. Дядя Юра приедет из Харькова, девчонки Борушки. Ну а ты... Ты же и бабушку не хоронил, так что... Вот я тебе сообщаю. Олежек, ты хоть послезавтра позвони нам в Киев...