По рельсам, поперек континентов. Все четыре стороны - [11]

Саквояж и печенье принадлежали громадному лысому турку по имени Садык, щеголявшему в мешковатых шерстяных брюках и растянутом свитере. Садык был родом из самого дикого турецкого захолустья — верховьев Большого Заба; на поезд он сел в Ване, а едет в Австралию.

Войдя, он провел ладонью по своему потному лицу.

— Со мной едете?

— Да.

— Сколько вы ему дали?

Я назвал сумму.

— А я — пятнадцать риалов. Вот разбойник! Но теперь он на нашей стороне. Больше к нам никого не посадит. Поедем в этом большом купе, только мы двое, одни.

Садык улыбнулся, обнажив кривые зубы. Голодный вид бывает скорее у толстяков, чем у тощих людей; Садык же выглядел так, словно не ел несколько месяцев.

— Я думаю, с моей стороны будет только честно предупредить, — сказал я, гадая, какими словами закончу фразу, — что я не… как бы это сказать. Понимаете, мальчики — это не в моем вкусе, и я…

— И я. И мне они не в моем вкусе, — сказал Садык, после чего немедленно улегся и захрапел. У него был гениальный дар проваливаться в сон; ему достаточно было принять горизонтальное положение, чтобы моментально заснуть. Спал он все в том же свитере и штанах — вообще не переодевался ни разу. А еще он не брился и не мылся всю дорогу до Тегерана.

К моей неожиданности, Садык оказался крупным воротилой. Он сам признавался, что в приличном обществе не умеет себя вести — ну просто свинья, но денег у него было полно, и в бизнесе он преуспевал, проявляя недюжинную смекалку. Начал он с экспорта всяких курьезных турецких поделок во Францию. По-видимому, он предугадал моду: монополизировал торговлю кольцами-головоломками[17] и медными кувшинами в Европе намного раньше, чем прочухались конкуренты. В Турции он не платил пошлин за экспорт, а во Франции — за импорт. Выкручивался так: доставлял ящики со всякими грошовыми безделушками до французской границы и там сдавал на склад. Шел к французским оптовикам с образцами, заключал сделки, а геморрой с импортом товара перекладывал на оптовиков. Этим бизнесом он занимался три года, деньги клал в швейцарский банк.

— Когда у меня хватит деньги, — сказал Садык, владевший английским далеко не свободно, — я хочу делать турагентство. Куда желаете ехать? Будапешт? Прага? Румыния? Болгария? Все хорошие места, блеск! Турки любят ездить. Но они очень глупые. Они не говорят на английском. Они говорят мне: «Мистер Садык, я хочу кофе». — это в Праге. Я говорю: «Говорите официанту». Они боятся. Они кроют глаза. Но у них в карманех есть деньги. Я говорю официанту: «Кофе» — он понимает! Все понимают кофе, но турки не говорят на языках, и я всегда переводчик. Честно вам говорю: я от них бешеный. Эти люди, они ходят за мной: «Мистер Садык, ведите меня в ночной клуб». «Мистер Садык, найдите мне дьевушка». Идут за мной даже в lavabo[18], и я иногда хочу бежать. Но я хитрый. Я еду на грузовый лифт.

Я бросаю Будапешт и Белград. Решаю возить паломников в Мекку. Мне платят пять тысяч лир, и я все для них делаю. Делаю прививки от оспы и ставлю печатей в книжку. Иногда ставлю печатей, а прививки не делаю! У меня друг в медицине. Ха! Но я заботливый: покупаю им резиновые матрасы, один человек — один матрас, надуваю матрасы — все, теперь не надо спать на полу. Везу их в Мекку, Медину, Джидду и там от них ухожу. Говорю: «У меня в Джидде дела». А еду в Бейрут. Знаете Бейрут? Хорошее место: ночные клубы, дьевушки, очень весело. Потом еду опять в Джидду, забираю моих хаджи, везу назад в Стамбул. Дело выгодное.

Я спросил Садыка, почему он сам еще не совершил хадж — он же мусульманин и бывает практически в двух шагах от Мекки.

— Когда приходишь в Мекку, надо дать обещание: не пить, не ругаться, женщин — нельзя, деньги — бедным, — и он рассмеялся. — Это для старых. Я еще не готов!

Теперь же он ехал в Австралию, которую называл «Оустралыя» — осуществлять очередной план. Мысль осенила его в Саудовской Аравии, когда он сидел и скучал (Садык говорил, что теряет к очередной затее интерес, как только она начинает приносить ему деньги.) Он выдумал экспортировать в Австралию турок. Там не хватает рабочих. Он поедет и, примерно так, как продавал французам медные кувшины, будет ходить по предприятиям и опрашивать владельцев, какие профессии самые востребованные. Составит список. Его стамбульский партнер завербует большую группу мигрантов и сам решит все проблемы с оформлением бумаг: паспортов, медицинских книжек, рекомендаций с прежнего места работы. Потом Садык закажет чартер, и турки прилетят в Австралию, и ему достанутся комиссионные сначала от турок, потом от австралийцев. Изложив все это, Садык подмигнул мне:

— Дело выгодное.

Это Садык объяснил мне, что хиппи обречены. Он сказал, что они одеты под диких индейцев, но в душе остаются американцами из среднего класса. Не понимают, для чего нужен бакшиш. Деньги берегут, надеются как-то кормиться и где-то ночевать на халяву, — а значит, всегда останутся в дураках. Садыку было досадно, что хиповские вожди окружены хорошенькими молодыми девушками: «Они уроды и я урод, так почему дьевушки не любят меня?»

Садык обожал рассказывать истории, выставлявшие его самого в невыгодном свете. Самая лучшая была о блондинке, которую он снял в стамбульском баре. Время было за полночь, он напился и в нем взыграла похоть. Он привел блондинку к себе домой, поимел ее два раза, несколько часов проспал, проснулся и опять поимел. Потом, уже под вечер, выполз из-под одеяла и тут заметил, что щеки у блондинки небритые, а потом разглядел парик и громадный член. «Только Садык, — говорят мои друзья, — только Садык может три раза трахать мужчину и думать, что трахать женщину! Но я был очень пьяный».