По поводу майского снега - [44]
Рассказал Чуркиной и Главкому, как десятого числа я ходил на демонстрацию. Начал я в тоне весьма восторженном: "…И люди там были какие-то не такие, как обычно видишь на улицах, где столько алкашей и просто олигофренических морд…"
Но Чуркина сразу меня урезала: "Ага, ну понятно! Морды не такие! Одни жидки, небось, собрались, и ты с ними. Жалко, не похватали вас там всех."
"За что? Я же просто смотрел."
"Иди в синагогу - там и смотри. Уханова выперли - и до тебя доберутся. Тоже на всякие еврейские сборища ходил. Еще успеют до диплома."
(По Би-би-си уже в полночь сообщили о демонстрации. Что забрали 60 человек. Я просто вовремя ушел.)
Конечно, оскорбить мое русское национальное достоинство - задача весьма непростая, но тут как раз тот случай. Русский человек, стало быть, органически неспособен ни на активный протест, ни даже на пассивный (эмиграция). А если все же бунтует или эмигрирует - то он, стало быть, еврей. Я хотел ей возразить, что однажды проходил по ул. Архипова мимо синагоги и видел, что настоящие евреи на самом деле совсем не такие. Больше похожи на армян или вроде того. (Видимо, этим термином - "еврей" - объединяют несколько совершенно разных явлений.) Но Чуркина к этому времени уже стала рассказывать про Уханова.
В мае этого года Уханов - человек с нашего курса - сидел в какой-то очень вредной компании. Как сказала Чуркина - "отпетые диссиденты, а не такие, как наш Олег, который только треплется". Явилась милиция, потребовала у всех документы. Некоторые стали залупаться, их свезли в милицию и оформили им по 15 суток. Причем устроили так, что Уханов отсиживал свои сутки не сразу, а во время экзамена по "научному коммунизму". Явно специально, по сговору с факультетским начальством. Когда он отсидел и пришел на факультет, ему заявили, что сессия уже окончилась. А уже осенью выперли по абсолютно неполитической статье "неликвидация задолженности". Рядом с номером в общежитии, где они обыкновенно собирались, посадили стукача с магнитофоном, который записывал все их разговоры. Чуркина сказала, что она, узнав об этом, исследовала стены своего номера, расковыряла в одном месте подозрительно растрескавшуюся краску и увидела ржавые контактные пластинки и провода, уходящие вглубь стены.
"Розетка, наверное, была."
"Ну да, розетка. Под самым потолком. Настоящий слухач."
"Так ведь сломанный."
"Поставили новый в другом месте."
"У тебя-то что им слушать?"
"А все подряд. Интересно же."
…Казалось бы - тоска кругом зеленая, всем на все накакать. А круче всего накакать на самое, казалось бы, главное - на то, какого ты лично об этом мнения. ("Кричи с верхних нар что хошь - стукачи того не доносят, оперы рукой махнули." - как пишет писатель, вреднее которого нет на белом свете.) Садизм в чем-то даже более утонченный, чем если бы они интересовались каждым сказанным тобой словом. А оказывается, все это совсем не так. Не так все безнадежно. Не махнули оперы на тебя рукой. Кого-то оно до сих пор интересует, твое мнение. Удивительно. Кто-то хочет его непременно знать. Следовательно, кто-то его почему-то боится. Здорово. Жутко, но радостно. Ты сидишь за бутылкой пива, несешь какую-то чушь, а они этого боятся. Боятся и фиксируют, систематизируют твой пьяный треп, как Уголовный розыск - отпечатки пальцев и стреляные гильзы.
Нет - вот сделаю диплом и непременно пойду к ней в номер, встану там - перед облупленной стеной и дурацкими старыми железяками (точно перед телекамерами, прожекторами и залом, наполненным делегатами, гостями и корреспондентами) - - и скажу речь.
5.6. Враг - это ты
По поводу майского снега (Седьмой фрагмент второй редакции)
Колька неожиданно явился ко мне в первый день Нового, 1983-го года, притащив здоровенный рюкзак, облезлый чемодан и старый катушечный магнитофон. "Извини, что не позвонил. Они, небось, прослушивают телефон, а тут такое дело. Магнитофон можешь пока слушать, он с катушками. А то у меня там Галич в основном. Зачем, скажут, вы, гражданин, Галича слушаете? Откуда взяли? А что мне еще слушать, они бы посоветовали…"
Прошлым летом Колькина мать поступила на работу в какое-то военно-строительное учреждение. "Расположено в пресловутом Павшине. Точно как у Галича: "Дача в Павшине, холуи да топтуны с секретаршами." Там ей вскоре подсунули на подпись какую-то туфтовую бумагу и вскоре она попала под следствие со всем ихним начальством. "Хапают они по-страшному. Генералы эти самые и остальные с ними. В Африке есть такие птички: крокодил покушает и лежит, разинув пасть, - отдыхает. А они к нему залетают и выбирают у него между зубов объедки. Крокодилу от этого, конечно, только польза, но при случае он и этих птичек тоже может сожрать. Для порядка. Чтоб не забывали, кто здесь главный."
Проработала она там месяца четыре, но ей самой ничего не перепало сверх зарплаты. Ладно бы тоже хапануть успела - все было бы не так обидно…
В тот день Колька вдруг увидел затормозившую возле их подъезда ментовозку и выходящую из нее милицию. Пересрал, конечно. Подумал, что это уже явились к ним с обыском и описью имущества. Но в дверь никто не позвонил ни через минуту, ни через десять. Потом оказалось, что какой-то козел в их подъезде в честь Нового года упился до такого буйного состояния, что родственники решили сдать его в милицию.
В книгу вошли небольшие рассказы и сказки в жанре магического реализма. Мистика, тайны, странные существа и говорящие животные, а также смерть, которая не конец, а начало — все это вы найдете здесь.
Строгая школьная дисциплина, райский остров в постапокалиптическом мире, представления о жизни после смерти, поезд, способный доставить вас в любую точку мира за считанные секунды, вполне безобидный с виду отбеливатель, сборник рассказов теряющей популярность писательницы — на самом деле всё это совсем не то, чем кажется на первый взгляд…
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.