По Нилу на каяках - [20]

Вызываю на соревнование гребцов одной из больших пирог, проплывающих мимо нас. Мое предложение подзадоривает рыбаков. Начинаются гонки. Гребцы наращивают темп. Их голые торсы, блестящие на солнце, сгибаются и выпрямляются быстро и ритмично. Двенадцать плоских маленьких деревянных весел одновременно опускаются в воду. Гребцы прекратили песни, слышно только их мощное, дружное, идущее из глубины груди "хо", которым они отбивают такт. Смотреть на них — сущее удовольствие. Состязаюсь с ними изо всех сил, но понемногу начинаю отставать и вынужден признать себя побежденным. Это вызывает у них взрыв неподдельной радости. Свою победу они отмечают ликующими возгласами. Затем что-то мне кричат. Нетрудно догадаться, что им нужно. Они просят табаку, показывая жестами, что хотят курить. Большая пирога подплывает к маленькому каяку, раздаю им папиросы, а Джон снимает всю эту сцену.

Табак является для нас отличной разменной монетой. Мы сделали изрядный запас в Кампале. Это очень дешевый сорт, настоящий горлодер, но именно это и нравится рыбакам.

Ночь застает нас среди болот. Вот уже три дня мы плывем по бескрайным болотам. Очевидно, мы покрыли за это время не менее семидесяти пяти километров. Продвигаемся медленно. Течение очень слабое, ветер же сильный, причем он нам чаще мешает, чем помогает. Пирога с ее примитивными навигационными данными задерживает каяки. Все попытки Гумы поставить жалкое подобие паруса ни к чему не приводят. Пирога продолжает идти черепашьим ходом. Жан высчитал, что при таких темпах нам придется полтора года плыть до Александрии. Надеемся получить запасные части из Парижа и спустить на воду третий каяк на границе с Суданом. Сейчас у нас такое впечатление, будто мы топчемся на месте. Повсюду, куда ни кинешь взор — папирусы и тростники, которым нет ни конца, ни края. Рыбаки в пирогах встречаются реже, бегемоты почти совсем исчезли, и это придает пейзажу еще большее однообразие. Только птицы, которых по-прежнему много, оживляют пустынность болот.

День клонился к вечеру, когда мы подошли к единственному попавшемуся нам на пути рыбачьему стану, расположенному среди зарослей папируса, которые почти скрывают его от взоров. Человек десять рыбаков разбили здесь временный лагерь. Нам очень хочется переночевать вместе с ними, но установить палатку на такой зыбкой почве практически невозможно. А без палатки лучше попросту остаться на воде. На открытой воде чем дальше от берега, тем меньше комаров.

Рыбаки нам объяснили жестами, что в двух часах хода от них мы найдем место для ночевки на твердой земле: до наступления темноты мы сможем туда добраться.

Начинаем энергично грести и через некоторое время входим в большую бухту. На берегу вьется дымок: там. рыбачья стоянка. Исследуем стену папирусов, однако безуспешно: обнаружить проход, ведущий к твердой земле, не удается. Минут десять подряд мы кричим во всю мочь. Все напрасно. Напуганные рыбаки хранят молчание. Разочарованные, трогаемся дальше со слабой надеждой отыскать все-таки что-либо подходящее. Наступила ночь, а мы все еще на воде ... Нигде ни огонька ...

Измучившись, решаем остановиться и отдохнуть. Бегемоты окончательно исчезли из этих мест, и мы можем не остерегаться их опасного любопытства.

Привязываем каяки и пирогу Гумы к стеблям папирусов, отличающимся большой прочностью. Надеваем фуфайки и укутываемся в плащи, так как испарения, поднимающиеся от болот, не очень-то согревают. Скрючившись на дне своих лодочек, пытаемся задремать.

Свет зари встречаем с облегчением. Ноги и руки свело от неудобного положения, а суставы пальцев, натруженные веслами, сильно болят. С трудом разгибаем покрытые мозолями руки. Хорошо бы принять холодный душ, но единственное, что мы можем сделать — это облить тело теплой водой из Нила.

С удовольствием отмечаем, что папирусов становится меньше. Берега озера Кьога сближаются, оно снова переходит в реку. Конец гнетущей бесконечности болот. Теперь на горизонте появились возвышенности, твердая земля, скалы. К такому берегу можно пристать. Мы снова видим деревья — величественные и гостеприимные. По их вершинам расселись молотоглавы с белоснежной грудью и, вытянув шеи, смотрят, как мы проплываем мимо. Они приветствуют нас пронзительными криками, эхом раскатывающимися в глубокой тишине пустынных дебрей. До сих пор у меня в ушах стоит этот раздирающий душу крик, наводящий ужас на всех мелких зверушек.

Встречаем местных жителей, плывущих в странных плоскодонных лодочках. В каждой сидит не более двух человек. Один на носу гребет, присев на колени. Местные жители не боятся пускаться на этих плоскодонках в далекие путешествия. Видим, как сильный ветер подбрасывает их на волнах, по которым даже в наших каяках трудно продвигаться.

За время, проведенное на озере Кьога, мы так сильно загорели, что стали похожи на аборигенов. Днем ходим раздетыми почти донага: нам в сущности нужны только широкополые шляпы и темные очки. В полдень мы защищаем плечи и грудь, накидывая на них рубашку или майку, и мажем себе нос и губы кремом, чтобы избежать солнечных ожогов. Однако, несмотря на это, кожа у нас на носу лупится, губы раздулись и потрескались, лица стали кирпично-красными. В общем, у нас сейчас вид настоящих путешественников.