По метеоусловиям Таймыра - [26]

– Успокойтесь, – погладил её Крюк по руке, которую она тут же спрятала под одеяло.

Он подумал, что Татьяна Львовна намного моложе своего мужа. Её лицо не утратило ещё девичьей свежести, и только черты его несколько покрупнели.

– Не надо меня трогать, не надо… Я всё сама расскажу… Я никогда не любила мужа. Мы из одной деревни, жили через несколько дворов. Он старше на одиннадцать лет. Первая жена его бросила, сбежала, а через два года, я только школу закончила, меня сосватали. Не пьёт, не курит, мама уговорила, как за каменной стеной будешь, зачем тебе на судьбу гадать да какого-нибудь пьяницу кормить, иди… Я и пошла, не знала, что такое любовь-то… Только вот с Витей… Он такой был, потому что не любил себя… И людей не любил… Он мне такого порассказывал про всех, а сам мучился… Сказал, что не может больше на буровой, что боится сорваться, что-нибудь натворить, подраться. Что возьмёт отпуск, а потом он должен был за границу ехать. Договорились, что через неделю мы встретимся, он обещал отвезти меня к своей матери, оставить там, ехать за границу с законной женой, а вернувшись, развестись. Говорил, что мать поймёт нас и поможет мне… Я… я плакала, когда он ушёл, тяжело было… А потом пришёл Устин. Сдёрнул меня с постели, ударил… Я закричала, а он сел вот так же, как вы, и сказал, что ненавидит меня, что всю жизнь я ему сломала. И ушёл.

– Больше он к вам не заходил?

– Нет… Но я слышала, как он ходил возле вагончика.

– Татьяна Львовна, а когда вы узнали, что он…

– Я чувствовала, что-то случилось, но поняла до конца, когда нашли… Виктора.

Она уткнулась в одеяло, сдерживая плач, её грудь то поднималась, то опускалась, и Крюку стало неудобно сидеть, задавать вопросы этой женщине.

Он хотел сопоставить то, что услышал сейчас о Ляхове, с уже известным и не мог: так это запутывало такое простое поначалу дело, и он понимал, что если попытается докопаться до истины, то потеряется в этих поисках…

– Виктор хотел извиниться перед всеми, начать жить иначе, – сказала Татьяна Львовна после паузы. – Он хотел признаться в своих махинациях и мастера. Говорил, что не тот опасен, кто грешит на виду, а тот, кто втайне и кто, осуждая грех, постоянно соблазняется им. Он Коробова называл лжеправедником. Он не любил студента за его послушность…

– А Зотова – за непокорность, – вставил Крюк и пожалел об этом.

– Вы не поймёте, – сказала Татьяна Львовна с болью в голосе. – Его никто не хочет понять…

– Я понимаю, Татьяна Львовна, вам тяжело сейчас: Ляхов, муж…

– Муж?.. У меня нет мужа.

– Сколько вам лет? – неожиданно спросил Крюк.

– Двадцать четыре.

– Татьяна Львовна, сейчас вертолёт будет, если хотите, вы можете попрощаться с мужем.

– Нет, – твёрдо сказала она. – Если вы хотите мне сделать добро, разрешите увидеть Виктора…

– Хорошо.

С тяжёлым сердцем возвращался к Мокину следователь Крюк.

С какой-то непонятной для самого себя виной перед этой женщиной.

Из объяснения Мокина Устина Евсеевича, 1945 года рождения: «Я узнал о своей жене и Ляхове несколько недель назад. Ляхова ненавидел, но не думал, что убью его. Сначала я хотел уйти от жены, но не смог. Я узнал о Ляхове, потому что она называла его имя во сне. С Ляховым больше работать не мог, хотел уйти с буровой, но решил подождать, пока он уедет в Сирию, так как я привык к бригаде. Перед отъездом хотел поговорить с ним, предупредить, чтобы не вздумал возвращаться… В тот вечер я видел, как Ляхов пошёл к моей жене. И до конца смены думал лишь об одном, чтобы он никуда не ушёл, чтобы я встретил его у жены… Когда освободился, пошёл туда, но Ляхова не застал. Ударил жену. Пошёл к себе в вагончик, лёг, но спать не мог. Проснулся Зотов, стал рассказывать про свой сон, глухаря, которого он увидел во сне, взял винтовку и вышел. Скоро вернулся, сказал, что никакого глухаря не оказалось, заснул. Я оделся, прихватил винтовку… Я не собирался убивать Ляхова и объяснить, почему взял винтовку, не могу. Я шёл по тайге, было темно, я шёл и никого не думал встретить. Одному мне было легче, чем в вагончике и на людях. Несколько раз обошёл вышку и вдруг увидел Ляхова. Он выходил из конторы. Петухов ему что-то сказал, и Ляхов стал ругаться. Я стоял и думал, что если Ляхов пойдёт в мою сторону, я изобью его. Но он обошёл буровую и стал подниматься на дорогу. Я пошёл к ручью. Сел на берег, сполоснул лицо, попил воды и увидел Ляхова. Он шёл в мою сторону. Я видел, как он нагнулся, долго пил. Я сидел рядом, метрах в пяти, но он не видел меня. Напившись, поднялся, пошёл вдоль ручья, перепрыгнул его и исчез, я пошёл следом и вдруг увидел его снова. И он тоже увидел. Я вскинул винтовку. „Женька!“ – крикнул он. Я выстрелил и промазал, хотя было очень близко. „Не надо!“ – крикнул он, но я выстрелил второй раз, и он упал, пополз ко мне, шепча: „Не надо“, – потом сорвался со склона… Когда я подошёл, он был мёртв. Вернулся на буровую, зашёл к ребятам. Хотел сразу сказать, что убил, но никто не спросил, что со мной случилось. Я не стал говорить. Потом ждал, когда его найдут, мне нужно было успеть поговорить с женой… Я многое понял, главное, что она меня никогда не полюбит… Записано с моих слов девятого сентября и мною подписано. Устин Евсеевич Мокин».