По метеоусловиям Таймыра - [25]

Так кто же убил Ляхова?

Мокин или Зотов?.. Зотов или Мокин… Больше он никого не видит…

Но кто же из них?..

Крюк поднялся на буровую. У лебёдки стоял вчерашний длиннорукий мужчина. «Свиридов», вспомнил его фамилию Крюк. Тот подмигнул следователю, не поднимая глаз на спускающуюся свечу, бросил рычаг тормоза вниз, когда, казалось, элеватор расплющится о металлический круг ротора, бросил ловко, отточенным движением и снова подмигнул, пока помбур отцеплял элеватор, потом откинул рычаг и, выставив вперёд правую ногу, крикнул:

– Лейтенант, на-ко, подержи, может, пригодится…

Крюк не нашёлся, что ответить, улыбнулся и медленно спустился вниз.

Мокин или Зотов, думал он и никак не мог решить, кто же убил Ляхова.

Он вспомнил, как сидели перед ним тот и другой. Спокойствие Мокина и нервозность Зотова. Немногословность и многословие.

И первое и второе могло свидетельствовать о волнении.

Вообще-то убийца спокойным не бывает, этому Крюка в университете учили. На этом строится множество вариантов обнаружения.

Значит, классическая схема.

В крайнем случае, если я не прав, скажу, что проверка, подумал он.

Мысль была нечестная, нехорошая, недопустимая для человека, служащего закону, но Крюк постарался отмахнуться от неё, уйдя в технику проведения следственного эксперимента, обдумывая детали. Так он дошёл до конторы и встретил осунувшегося, ещё более ссутулившегося мастера. Тот стоял у двери и так жалобно смотрел на Крюка, что он невольно похлопал Петухова по плечу, хотя это выглядело нелепо: Петухов был старше его вдвое, – и сказал:

– Зовите ко мне Зотова. С вещами. А остальные могут ехать домой.

– Зотов? – удивился Петухов. – Зотов… Ну что ж…

– Да, как там с вертолётом? – крикнул вдогонку следователь.

– Обещали после девяти.

– Хорошо. На вертолёте отправите тело Ляхова и меня с Зотовым.

Через несколько минут в вагончик вошёл Зотов, бросил в угол тощий рюкзак, посмотрел на Крюка долгим и, как тому показалось, сонным взглядом.

– Эх, начальник, – вздохнул он. – Верить бы надо. Я не говорил, что убил, а сказал только, что не успел. За это, я знаю, срока не дают.

– А ты, я вижу, Зотов, неплохо себя чувствуешь.

– Что мне расстраиваться, вы молодой, опыта мало, а дело, видать, первое, да поскорее раскрыть хочется, но там ведь в вашей конторе и другие сидят. А потом суд, а суду подавай неопровержимые доказательства, их-то у вас и нет. Так что посижу. Обидно, конечно.

– Зотов, скоро вертолёт будет, на нём и полетим. А пока можешь всё написать. Чистосердечное признание…

– Нечего писать, начальник, нечего, – сказал Зотов и закрыл глаза.

Крюк постоял над ним, потом сел за стол и стал смотреть в окно на буровую, падающие вниз трубы и поднимающиеся облачка дыма над лебёдкой. Он увидел, как на буровую поднялся Мокин, прошёл к лебёдке, Свиридов вышел в проём, прикуривая папиросу, а у рычага остался Мокин, опустил пару свечей, лихо, со свистом, потом спустился и пошёл в сторону конторы. И чем ближе он подходил, тем яснее Крюк понимал, зачем он сюда идёт, и всё поднимался и поднимался над столом, забыв, что Мокин тоже его видит, видит его глаза, и, когда Устин подошёл к окну, Крюк рванулся к двери, распахнул её, как гостеприимный хозяин перед долгожданным гостем.

– Ждали, – выдохнул Мокин. – Пусть Женька идёт, там автобус ждёт, значит, ехать ребятам надо.

– Иди, Зотов, – сказал Крюк, хотя этого делать не полагалось, не он подчинялся этому человеку, а этот человек ему и даже не подчинялся, это был его враг, убийца, его соперник, которого он обыграл.

– Мокин, – сказал, выходя, Женька. – Устин… Зря ты…

Что зря, он не договорил, махнул рукой, пошёл, размахивая рюкзаком, и вышедший следом Крюк видел, как у автобуса его окружили мужики, заговорили о чём-то, покуривая и поглядывая в его сторону. Он понял, что они ждут чего-то от него. Вернулся в вагончик, оглядел Мокина. Тот был спокоен так же, как ночью.

– Садитесь сюда, – сказал он, показывая место за столом. Поправил стопку чистых листов, положил ручку. – Пишите, как всё было. Пишите, Мокин. А я пойду с вашей женой поговорю.

– С женой не надо бы, значит, – просяще произнёс тот.

– Не могу, – развёл руками Крюк. – Обязан, гражданин Мокин, поговорить.

Мокин сел за стол и, опустив голову, начал писать.

Стараясь не замечать ждущих глаз мужиков, следователь Крюк прошёл к женскому вагончику.

Татьяна Львовна лежала на своей постели, закутавшись в одеяло и невидящим взглядом упираясь в стену. Она не заметила прихода следователя, не ответила на его «здравствуйте» и никак не отреагировала на то, что он опустился около неё. И только когда Крюк после долгого молчания решил было выйти, подозревая, что с женщиной что-то произошло, она повернула голову и тихо сказала:

– Спрашивайте.

– Ваш муж там пишет, как всё случилось.

Татьяна Львовна кивнула, словно так же хорошо знала, что делает её муж, как и Крюк.

– Он убил его, – сказала она.

– Он убил Ляхова? – переспросил Крюк.

– Его никто не понимал, его никто не знал, не хотели понять, считали злым, чёрствым, а я… я его любила… Он не такой был, понимаете, не такой, как перед всеми. Он просто уже не мог с ними иначе…