По любви - [80]
Василиса взяла его за руку и дрожащим голосом произнесла:
– Мне только вчера снилось море. Будто я бегу во сне по цветистому лугу. Разбегаюсь. Взлетаю. И лечу прямо над морем куда-то. Подо мной бушуют пенные волны. С белыми гребешками. Волна за волной… Я думала, это к смерти.
– Эх ты, самоубийца. Смотри, красота какая.
Они подошли к высокому обрывистому берегу. Море пенными валами разбивалось о песчаный безлюдный пляж.
– Это меня Господь наказал за то, что я хотела с собой сделать… За дурость мою.
– Ага. А вместе с тобой и меня тоже. За то, что из петли тебя вытащил. – Алексей улыбался. – Нет, здесь что-то совсем другое… Давай спустимся к морю. Может, встретим кого-нибудь.
Они кое-как спустились по склону и вышли на прибрежный песок. Василиса, не стесняясь его, разделась догола и пошла в воду. Ей хотелось купаться. С детства любила море. Это его немного смутило, но предпочёл переключиться на нейтральное созерцание настоящей юной красоты. Когда выходила из волн, покачивая бёдрами, Алексею припомнилось пушкинское: «А сама-то величава, выплывает, будто пава».
Василиса, не одеваясь, села на расстеленные джинсы и, перебирая руками морские камешки с песком, призналась:
– И не стыдно. Мне вот так не стыдно. Перед тобой. Будто родилась заново. Счастливая, как в детстве. А тебе? Нравится на меня смотреть? Я красивая?
– Красивая… Может, рано ты стала взрослой? Тебе бы ещё побегать девчонкой по берегу моря. Как Ассоль. Глядишь, и набегала бы себе своего Грэя. И жила бы, и детей рожала, а не в земле покоилась после дурости своей.
– Не смейся. Не ворчи. Ты хоть знаешь, почему я так сделать хотела?
– Расскажи.
– Меня отец хотел отдать замуж за одного, я его даже человеком не могу назвать, в общем, за бандита. Он крышует торговлю наркотиками. И ещё что-то там с отцом у них. За долги перед ним, что ли, мной хотел рассчитаться. Вот я решила – лучше в петлю, чем с таким жить.
– Эх ты, Вася-Василиса… Молодая. Красивая. Да глупая. Ничего другого придумать не могла?
– Не додумалась. Алексей, ты извини, что так вышло… Там, в лесу. Стыдно мне. Перед тобой. Спасибо тебе…
– Ты на солнце-то так долго не рассиживайся. Беленькая. Сгоришь.
– Да. Одеваюсь. Совсем не загорала на даче. Больше по комнатам пряталась…
Василиса оделась. Надо было идти дальше куда-то.
Алексей размышлял:
– Здесь, кроме нас, я так думаю, никого нет. Но могу и ошибаться.
– Голова-то прошла?
– Как и не болела.
– И куда мы пойдём? – спросила Василиса первая о том, о чём сейчас думали оба.
– Мне кажется, надо просто идти и всё.
– А куда?
– Не имеет значения. Просто идти. Не имеет значения куда. Это как жить. Просто жить, и всё. По-человечески.
– Тогда пошли?
– Пойдём.
Они сделали несколько шагов. И вдруг оба увидели, как по берегу вдоль линии прибоя им навстречу бежит собака. Алексей пригляделся. Собака приближалась. Подбежала к ним. Завиляла хвостом.
– Мишка! Неужели ты?
Пёс облизывал ему руки. Тыкался носом в бок Василисы. Здоровался с ней. Она погладила его по большой, с купированными ушами голове.
– Кто это?
– Это моя любимая собака – Мишка. На земле мы были большими друзьями. Видишь, здесь он нас встречает первым живым и родным существом. Иди сюда. Я очень тебе рад, дружище! Дай лапу.
Мишка положил хозяину передние лапы на плечи и продолжал здороваться.
– Ну, хватит-хватит. Соскучился. Пойдём гулять.
Мишка сразу бросился в сторону и повёл их за собой. Видимо, он знал, куда им надо идти.
Они поднялись по крутому берегу к душистому лугу. Пёс то и дело возвращался к ним и снова убегал вперёд. Они пошли по полю, взявшись за руки.
За холмом открылось огромное поле. Степь. Конца-краю не видно ей. Они переглянулись.
Шли час. Два. Три. Устали. Захотелось пить.
И вдруг посреди степи вырос фруктовый сад. Яблони. Груши. Рядки чёрного и зелёного винограда. Персиковые деревья. Мандариновые. Разглядели посреди сада небольшой домик. Мишка уже лежал у завалинки и мирно помахивал хвостом. Неподалёку от дома убегал в поле, петляя на извивах, ручей со студёной прозрачной водой. По краям ручья тут и там били родники с ключевой водой. Обрамляя течение ручья своими цветущими стеблями, красовался по краю русла иван-чай.
Напились воды из родника. Подошли к дому.
– Интересно, чей это дом? – спросила Василиса, разглядывая расписные резные деревянные оконца.
Алексей посмотрел на дом. Потом на Василису. Опустил голову.
– Теперь начинаю кое-что понимать…
– Ты знаешь, чей это дом?
– Знаю.
– Чей?
Алексей чуть помедлил с ответом. Подошёл к нему. Потрогал резные деревянные изразцы ставней. Погладил округлые брёвна избы.
– Мой дом. В этом доме я родился. И жил с бабушкой и дедом. Он тоже много раз мне снился.
– А почему снился?
– Его разобрали по брёвнышку девятнадцать лет назад. И на его месте построили новый. А он, видишь, стоит здесь как новенький.
– Прям музей какой-то…
– Ага. Кто, интересно, это всё придумал…
Алексей сел на скамейку у дома. Василиса нарвала винограда. Окунула гроздья в ручей. Принесла ему.
– На. Поешь.
Они ели виноград и улыбались. Он был спелый, сладкий, с одной маленькой зелёной косточкой в каждой ягоде.
– Василиса.
– Ау?
– Давай договоримся.
Читателя, знакомого с прозой Ильи Крупника начала 60-х годов — времени его дебюта, — ждет немалое удивление, столь разительно несхожа его прежняя жестко реалистическая манера с нынешней. Но хотя мир сегодняшнего И. Крупника можно назвать странным, ирреальным, фантастическим, он все равно остается миром современным, узнаваемым, пронизанным болью за человека, любовью и уважением к его духовному существованию, к творческому началу в будничной жизни самых обыкновенных людей.
Есть люди, которые расстаются с детством навсегда: однажды вдруг становятся серьезными-важными, перестают верить в чудеса и сказки. А есть такие, как Тимоте де Фомбель: они умеют возвращаться из обыденности в Нарнию, Швамбранию и Нетландию собственного детства. Первых и вторых объединяет одно: ни те, ни другие не могут вспомнить, когда они свою личную волшебную страну покинули. Новая автобиографическая книга французского писателя насыщена образами, мелодиями и запахами – да-да, запахами: загородного домика, летнего сада, старины – их все почти физически ощущаешь при чтении.
Абрам Рабкин. Вниз по Шоссейной. Нева, 1997, № 8На страницах повести «Вниз по Шоссейной» (сегодня это улица Бахарова) А. Рабкин воскресил ушедший в небытие мир довоенного Бобруйска. Он приглашает вернутся «туда, на Шоссейную, где старая липа, и сад, и двери открываются с легким надтреснутым звоном, похожим на удар старинных часов. Туда, где лопухи и лиловые вспышки колючек, и Годкин шьёт модные дамские пальто, а его красавицы дочери собираются на танцы. Чудесная улица, эта Шоссейная, и душа моя, измученная нахлынувшей болью, вновь и вновь припадает к ней.
Один человек с плохой репутацией попросил журналиста Максима Грязина о странном одолжении: использовать в статьях слово «блабериды». Несложная просьба имела последствия и закончилась журналистским расследованием причин высокой смертности в пригородном поселке Филино. Но чем больше копал Грязин, тем больше превращался из следователя в подследственного. Кто такие блабериды? Это не фантастические твари. Это мы с вами.
Популярный глянцевый журнал, о работе в котором мечтают многие американские журналисты. Ну а у сотрудников этого престижного издания профессиональная жизнь складывается нелегко: интриги, дрязги, обиды, рухнувшие надежды… Главный герой романа Захарий Пост, стараясь заполучить выгодное место, доходит до того, что замышляет убийство, а затем доводит до самоубийства своего лучшего друга.
Взглянуть на жизнь человека «нечеловеческими» глазами… Узнать, что такое «человек», и действительно ли человеческий социум идет в нужном направлении… Думаете трудно? Нет! Ведь наша жизнь — игра! Игра с юмором, иронией и безграничным интересом ко всему новому!