По любви - [22]

– Не стреляй! Забирай корову. Не стреляй!

Обхватила сына. Загородила собой.

– Бери своего выродка. Немцы благородный народ. Детей не будут стрелять.

Колодкин наконец отряхнулся. И дал кулаком Зорьке по боку.

– Пошли, говядина! Сейчас с господами немцами печёночки зажарим!

* * *

На улице группа солдат потешалась над Егоркой. Он всем улыбался. Кто даст ему кусок шоколадки. Кто самогону плеснёт. Поменяли его заячью тёплую ушанку на немецкую пилотку. Дали в руки топор и повели Егорушку к Москве-реке. Среди всех выделялся молодой фотограф – юнец лет восемнадцати по имени Дитер. Он снимал по возможности самые интересные и пикантные события с самого начала войны. Много занимательных кадров сделал в Белоруссии, в Смоленске, под Вязьмой. Теперь ещё чуть-чуть – и будут кадры из Москвы. Но пока и в Подмосковье есть что поснимать.

Заставили Егорку рубить прорубь. Он что есть силы колотил топором лёд. Все смеялись. Сменяя друг друга, после Егорки работали и немцы. Прорубь вышла в самый раз. Заставили Егорку раздеваться.

– Ти дурачок. А будешь умный. Святой вода! Буль! И здоров! Ныряй! Драй! Пригай!

Егорка в подштанниках и босой слушал людей и не мог понять, как ему нырять. Он не умел плавать. К воде, бывало, и не подойдёт. А тут ныряй. Дитер сделал коллективное фото. Полуголый Егорка. И немцы вокруг.

Двое взяли Егорку под руки. Двое за ноги. Опустили в прорубь вниз головой. И отпустили ноги.

– Дафай! Плыви! Крестись! Здоровье!

Но Егорка из проруби не показывался. Немцы пожали плечами. Шутка оказалась неудачной. Выпили самогону и пошли по избам.

Ночью к обер-лейтенанту привели задержанную. Девчушка была с мороза. Красные щёки. Ярко-рыжие волосы. Злые глаза.

– Кто тебя послал? Откуда идёшь? Куда идёшь?

– Из Москвы иду. В деревню. К родным.

– Как зовут?

– Владимирова Вера.

– Сколько лет?

– Шестнадцать.

– Почему шла ночью?

– Задерживали часто. Документы спрашивали. Вот и припозднилась.

– Что надо здесь, в деревне?

– Племянник Борька маленький. Одёжку тёплую ему несу. Холода-то какие!

– Как перешла линию фронта?

– Чего?

– Как шла сюда?

– Так по реке трусила. Река-то замёрзла…

Обер-лейтенант порылся в вещах. Поморщился.

– И в это одевают русских детей… А что, много в Москве солдат?

Верка пожала плечами.

– Откуда я знаю. На улице не видать. Патрули только. И холодно.

– Ничего, скоро не будет холодно. Мы растопим вашему русскому Ивану такую баньку, что будет жарко. И следующая наша встреча будет в Москве. Фройлен, я назначаю вам свидание. Москва. Красная площадь. Памятник Ленину.

– Мавзолей?

– Ах да… Мавзолей. Мав-зо-лей… Придёте?

– Когда?

– Я думаю, весной, в марте, мы уже будем прогуливаться с вами по Арбату.

Верка улыбалась. Она впервые в жизни видела иностранца. Да ещё к тому же так хорошо говорящего по-русски. После всего того, что ей пришлось испытать по дороге с задержаниями, допросами-расспросами, теперь, когда она была почти у цели, страх отступил куда-то.

– Договорились.

Они рассмеялись. У каждого в голове были свои мысли. И мысли Верки оказались вернее.

С обер-лейтенантом они действительно спустя два с лишним года встретились в Москве. Семнадцатого июля сорок четвёртого. Правда, не на Красной площади, а у Парка культуры на Садовом кольце, куда Верка вместе со многими другими москвичами прибежала из дому, чтобы посмотреть, как по Москве ведут пленных немцев.

Он шёл в колонне крайним. Белая шевелюра. Небритое лицо. Их глаза встретились. Верка его узнала. И ей показалось, что он её узнал. Шёл и как-то застенчиво улыбнулся. Верка пробежала немного вперёд и снова пробилась к оцеплению. И снова посмотрела на него. А он, уже опустив глаза, грустил и шагал, шлёпая по московскому асфальту самодельными сандалиями из автомобильной покрышки. Она всё ещё смотрела. Теперь ему в спину. Он был совсем жалок. Их свидание всё-таки состоялось.

– …Можно я пойду? – спросила Верка, натягивая на голову платок.

– Да, конечно. Меня зовут Ганс Кауфман. Скажите часовому, что я вас отпустил.

* * *

Фотографу Дитеру было не по себе. Запечатлённый на фотоплёнку русский дурачок всю ночь снился ему. Спать в русских избах после тёплого и уютного домика в Нижней Саксонии, окружённого тенью плодородного сада, было противно. Но приходилось мириться с обстоятельствами. Узнав от сменившегося часового, что этой ночью к Кауфману приводили девицу, он уточнил, в какую избу та побежала, и решил наутро навестить её.

Проверив готовность своего фотоаппарата, как только рассвело, по холоду побежал разнюхивать, что к чему. На улице стояла седовласая Петровна, Егоркина мать.

– Сынок, а сынок! Ты Егорку моего не видал? Сын у меня пропал! Нигде найти не могу! Никто не знает, где он!

Фотограф, не останавливаясь, прошмыгнул мимо. Егорка для него уже был в прошлом, как и многие другие персонажи его увлечения.

Петровна ушла в избу. Ждать. Может, вернётся Егорушка…

* * *

Отряхивая снег с сапог, он вежливо постучался. Ему не ответили. И он впёрся без разрешения. Марья укачивала Бориса. Валька с Веркой читали книжку, привезённую из Москвы. Увидев, что Верка рыжая, Дитер сник. Рыжие были не в его вкусе с самого детства. Так уж получилось – Верке повезло. Но в избе была ещё одна женщина. И красивая женщина.