По локоть в крови. Красный Крест Красной Армии - [19]

Мы снова покидаем наш родимый край,

Не на восток — на запад мы идем

К Днепровским кручам, к волнам певучим,

Теперь и на Днепре наш дом!

Мы в Донбассе. Станция Дебальцево. Люди приветствуют нас. Запомнились два деда: с бородами, они стояли на обочине и кланялись нам в пояс, когда мы проезжали мимо. Сколько я ни оглядывалась, пока их видел глаз, они не переставали кланяться.

Наша рота полностью в Дебальцево. У меня ужасное настроение — я просто, наверное, еще не вписалась в роту, какое-то инородное тело. И отношение ко мне несерьезное, хотя никакого повода с моей стороны не было, у меня со всеми ровные деловые отношения, никаких симпатий и антипатий я не проявляю, все держу при себе. Вчера мне просто негде было ночевать. Я до поздней ночи обходила больных и попросила Гаранина найти мне квартиру. Он нашел, но ее занял старшина, а мне сказал, что будем жить вместе. Пригласил к себе Тарасов — условия такие же. Было уже темно, я села на скамеечке у колодца и наревелась вдоволь. Это начало, что же будет дальше? Меня застал Сапожников и уговорил идти к нему во взвод. Они расположились в большом доме: весь взвод вместе, а в смежной комнате Сапожников, Литвинко, Федорищев, Звездин на полу, а кровать уступают мне. Мне ничего не оставалось делать, и я пошла к ним. Уснула мгновенно. Проснулась от какого-то сопения. Шепотом окликнула — думала, дежурный по роте пришел поднимать на пробу, — но никто не ответил. А сопение продолжалось. Поднимать шум стыдно, и я решила не заниматься выяснением личности, действовать молча. Немного приподнялась и двумя кулаками вместе стукнула, что было силы в темноту — и оказалось, очень удачно. Этот кто-то, не ожидавший активных действий с моей стороны, свалился на стул, на котором лежала моя одежда, и вместе со стулом упал на спящих на полу. Поднялся крик, шум, весь взвод вскочил как по тревоге. Точно — до утра уже никто не мог уснуть. Все выяснилось, хотя я ничего не сказала. Оказывается, вылазку решил сделать Звездин, он повредил себе ребра. Ему говорят: сходи к Лене, она еще тебя подлечит! Идиот несчастный, на что же он рассчитывал? Было бы это что-то более или менее стоящее, я бы не молчала, а у этого можно только спросить, как говорит старший техник-лейтенант Гиляров, где ты был, когда бог мозги раздавал? И в голову никогда бы не пришло ждать такой активности с его стороны. А я вспомнила сталинского сокола, который, проявив доброту, предложил мне укрыться от дождя в самолете, стоящем на платформе товарняка. Я, ничего не подозревая, устроилась там и уснула, хотя теснота ужасная — одноместный истребитель. И вдруг хозяин свалился сверху. Я стала просить его по-хорошему, сказала, что у меня якобы жених есть, но ему наплевать было на мои убеждения и на всех женихов, вместе взятых. И тогда я что было силы вцепилась ему в морду своим маникюром, сделанным в первый раз в жизни. И, видно, попала в глаз — он вскрикнул и схватился за лицо, а я вывалилась на крыло. Тогда он выхватил у меня из кармана военного платья (карманы были очень мелкие и без застежки) комсомольский билет (дубликат получила в Новочеркасске) и красноармейскую книжку и сказал, что выбросит их с поезда, если я не вернусь в самолет. Я сказала, что может заодно и меня сбросить, но я ни за что никуда не пойду. Он запросто мог выполнить свою угрозу, ночь была непроглядная, поезд мчался с бешеной скоростью, человеческая жизнь ничего не стоила. Ливень лил как в тропиках, от холода и волнения меня колотил такой озноб, что я боялась и без посторонней помощи свалиться с крыла (под крылом места на платформе не было), но я стойко продержалась до утра. Утром, увидев его рожу, я испугалась, но он еще принес мне полную фуражку абрикос. Ну ничего, если жив будет — будет помнить! И что же тогда говорить о немцах?

Вот и вышли мы к Днепровским кручам, к волнам певучим. Чуден он не только при тихой погоде, он чуден в любое время. Я смотрела потрясенная. Но это же не только река, столькими воспетая, в данном случае это величайшая водная преграда. Не укладывается в голове — как можно было ее преодолеть?

Переправились у Днепродзержинска, переправа из пустых бочек. Я поскользнулась на мокрых бревнах и выкупалась в Днепре, к счастью, там уже было мелко.

Здесь был наш плацдарм, весь берег усеян осколками, как галькой. Сколько жизней это стоило!

Фрицы настолько капитально обосновались, даже ходы сообщений в полный рост, и стенки оплетены ивовыми прутьями, чтобы земля не осыпалась. Остановились на разъезде Широкое. Чем только хозяйка нас не угощала! Даже вкус забыли всего этого — настоящий украинский борщ, вареники и т. д, и т. п. Я снимаю только пробу, а на котловом довольствии состою у хозяйки.

Рота не полностью будет в Днепропетровске, а батальон в Нижне-Днепровске. Наша задача — мост через Днепр (1125 метров). Нашей третьей мостовой предстоит поставить две опоры из пятидесяти трех. Сваи забивать приходится на большой глубине. Работают днем и ночью, но ночью мешает бомбежка, вернее, мешала вначале. Все уходили в щели, потом перестали. Налетают почти беспрерывно, но это не сорок первый и не сорок второй годы. Зенитки открывают такой бешеный огонь — все небо расчерчено разноцветными трассами пуль и снарядов, гигантский светящийся шатер. Мне это напоминает Москву сорок первого года с той разницей, что самолетов в Москве были сотни, а здесь единицы. Бомбы сбрасывают беспорядочно, попаданий очень мало, и почти все — в находящийся рядом с нами старый разрушенный фашистами мост, который в это же самое время рвут наши минеры. Все грохочет, трудно что-нибудь понять. Кончается бомбежка, и 17-й тяжелый понтонный железнодорожный полк начинает пропускать составы. Однажды я шла по этому мосту в Нижне-Днепровск, и пошел эшелон с танками. Понтоны качались, как качели, казалось, еще мгновение, и они уйдут под воду. По мосту никого не пускают, всем желающим попасть на мост дежурный по КПП офицер объясняет двумя словами: «Только генералитет!»