По городам США - [23]
В фойе два бюста Карузо: из серебра и бронзы. В стенной нише бюст и подлинные пуанты русской прима-балерины Анны Павловой, надолго покорившей нью-йоркскую публику. На одной из стен под стеклом рукописные оригиналы нот П. И. Чайковского, относящиеся к периоду его пребывания в Нью-Йорке. Среди других оригиналов рукописей обращает на себя внимание подлинное письмо М. П. Мусоргского, вывешенное в застекленной рамке.
Мимо нас торопливо снуют официанты в красных фраках с золотыми пуговицами. На подносах они разносят кофе, фрукты, вино и сладости.
Находим свои места и усаживаемся в мягких креслах, обитых темно-бордовым бархатом. Наши соседи снимают пальто и прячут их под сиденья кресел.
В отделке зала много позолоченной лепки, замысловатых вензелей, барельефов. Потолок зала расписан масляными красками, сверкают огромные люстры, над сценой выписаны имена композиторов: Баха, Моцарта, Верди, Вагнера, Гуно и Бетховена.
Исполнители ролей — артисты Миланской оперы Ла Скала. В роли Фигаро выступал Джиорджио Тоцци, Розины — известная итальянская примадонна Лиза делла Каза.
Едва поднялся занавес, в публике раздались громкие рукоплескания. Зто зрители одобряли красочные декорации, богатство костюмов. С первых же нот голос Каза вызвал всеобщее восхищение.
Здесь принято аплодировать артисту после первых двух-трех спетых музыкальных фраз, когда исполнитель, по мнению публики, заслуживает поощрения. В это время артист застывает в той позе, в которой его застали аплодисменты, дожидаясь их окончания, и лишь после этого продолжает петь. Артистам не только аплодируют, но и свистят — в знак наивысшего одобрения. Если надежды слушателей оказываются оправданными, после окончания арии раздается настоящая овация.
В опере нам показали артистические уборные, где готовились к выступлениям Карузо, Шаляпин, Павлова. В неуютных, пустых, тускло освещенных комнатах с облезлыми стенами и потолками ни портретов, ни мемориальных досок — ничто не напоминало о тех памятных днях, когда в них возвращались со сцены возбужденные от успеха великие артисты, чьи имена заслуженно чтит история.
Советскому читателю известно, какую судьбу уготовил частный собственник недвижимости концертному залу Карнеги-Холл. В погоне за прибылью он готов был безжалостно разрушить этот прославленный храм искусства, на открытии которого 5 мая 1891 года присутствовал и дирижировал в концерте П. И. Чайковский, где стены содрогались от оваций в знак признательности за отличную игру С. Рахманинова, С. Рихтера и Д. Ойстраха, В. Клиберна и Э. Гилельса, где состоялись памятные американцам выступления ансамбля И. Моисеева.
Под энергичным давлением музыкальной общественности, которую возглавил специально созданный «Комитет граждан по Карнеги-Холлу», губернатор штата Нью-Йорк Н. Рокфеллер вынужден был подписать закон о выкупе здания концертного зала из частного владения и передаче его городу.
Гарлем — негритянское гетто
По высокой, черной от копоти металлической эстакаде, поднятой словно на ходулях, мчится пассажирский поезд. Четвертые этажи домов почти вплотную примыкают к эстакаде. Незавидна жизнь у обитателей этих угрюмых многоэтажных зданий. Через каждые 5-10 минут мимо проносится очередной поезд, раздается громкий лязг и скрежет железа. Тогда расположенные рядом дома начинают дрожать словно в лихорадке. Кажется невероятным, что к такому шуму можно привыкнуть. Выхлопные газы тепловозов оставляют на домах густой налет копоти, неминуемо проникающей и сквозь щели окон. На подоконниках цветов нет, они погибли бы от чада.
Проезжая мимо, мы увидели из открытого окна вагона девчушку лет пяти. Родители ее, вероятно, до вечера заняты на работе. Она сидит с куклой на полу балкона. Платье, волосы, да и кукла черны от сажи. Заметив нас, девочка взмахнула ручкой, и мы едва поспеваем помахать ей — поезд проскакивает мимо.
Остановка. Следующая будет уже под землей на вокзале «Нью-Йорк Сентрал».
Решаем сойти и доехать до гостиницы на автобусе. У нас есть своя цель — побывать, наконец, в Гарлеме, знаменитом негритянском районе Манхаттана.
Американцы избегают показывать приезжим эту часть города. Гарлем не включается ни в одну туристическую поездку по городу. Поэтому мы пользуемся случаем и на пути из пригорода отваживаемся осмотреть район сами, без сопровождающих.
Белый дом
Если бы мы не знали, что находимся в Гарлеме, можно было подумать, что мы очутились в одном из городов Африки.
Почти все прохожие — негры. Порой попадаются смуглые, низкорослые, похожие на подростков пуэрториканцы, иногда встречаются белые, но они здесь сравнительно редки.
Кварталы Гарлема во многом напоминали нам район Бовери-стрит в даунтауне. Лишь улицы здесь шире да планировка этого сравнительно нового района прямоугольная. В остальном он еще беднее, грязнее, запущеннее, чем старый даунтаун.
Тротуары завалены грудами ящиков, картонок, рядом с ними грязные лавчонки, торгующие одновременно и продуктами и каким-то залежалым тряпьем. Кое-где торговля идет прямо на ящиках, наспех превращенных в самодельные лотки.
Торговая улица в Вашингтоне
Случайно обращаем внимание на уличный указатель на фонарном столбе: 5-я авеню. Какой ужасающий контраст! Два мира и всего лишь на расстоянии нескольких кварталов. Да, эти две так не похожие друг на друга части одной и той же улицы как бы олицетворяют современную Америку — страну баснословного богатства и крайней нищеты.
